Люди долга и отваги. Книга 1 - [32]

Англичанин вежливо улыбался, кивал головой. Через несколько минут стол был сервирован.

— Я очень рад, что встретил среди русских таких деловых людей, какими являетесь вы, — произнес тост мистер Латипак. — Я хотел бы иметь с вами коммерцию и в дальнейшем. К сожалению, мое пребывание в России подошло к концу. Завтра утром я отправляюсь в обратный путь. Так что предлагаю тост за успешное окончание дела, — перевел переводчик.

Речь англичанина произвела на присутствующих самое благоприятное впечатление. Один из них — захмелевший верзила — поднялся из-за стола.

— Иван Максимович! Мы тоже люди, и культурное иностранное обращение ценим и понимаем, — повернулся он к человеку, который первым посетил в гостинице англичанина. — Дозволь мне съездить на Везенбургскую. Пусть мистер готовит деньги, и ударим по рукам.

Тот, кого верзила назвал Иваном Максимовичем, задумался.

— Ты же не найдешь, — колебался он.

— Найду! Вот те крест, найду! За Васькиным домом еще один стоит, нежилой. И так в аккурат под крышей. В рогоже.

— Ладно, давай.

Англичанин приветствовал решение гостей завершить сделку и предложил даже послать за извозчиком. Нажал кнопку звонка. Появился официант. Вошли и встали у дверей швейцар и еще двое молодых людей, по всей вероятности, портье и посыльный. И тут выяснилось, что Джон Латипак великолепно знает не только русские обычаи, но и превосходно владеет… русским языком.

— Спокойно, — на чистейшем русском языке скомандовал «Джон Латипак», наводя на гостей пистолет. — Уголовный розыск…

Похищенную из музея ценную картину возвратили на место через четверо суток. Главарь шайки воров Шварц и шесть его соучастников понесли заслуженное наказание».

— Может, и нам поселиться в гостинице под видом иностранцев? — неуверенно предложил Еремеев, когда сотрудник Центророзыска Семенов закончил свой рассказ.

— Из этого ничего не выйдет, — заверил Семенов. — Тогда об этом случае в газете написали. Преступники остерегаться будут, чтобы не оказаться в ловушке.

— Да, это, пожалуй, так, — согласился Никитин. — А те, которых осудили по данному делу, где они сейчас?

— Мы проверяли, — сказал Семенов. — Все до единого находятся в заключении. В отношении кражи из Музея изящных искусств алиби полное.

Николай Григорьевич Миронов, которому был поручен поиск преступника и похищенных из музея картин, все свои двадцать шесть лет прожил в Москве. Шестнадцатилетним пареньком стал чекистом, заведовал подотделом центрального отдела пропусков ВЦИК, работал в ОГПУ в группе по борьбе с бандитизмом, откуда получил направление в МУР.

В возрасте двадцати одного года Миронов стал членом Коммунистической партии. Товарищи по работе уважали и любили этого голубоглазого юношу за ясный ум, трудолюбие и скромность, постоянную готовность к преодолению трудностей в достижении поставленной цели.

Получив уголовное дело по краже картин, Миронов внимательно изучил собранные материалы. Он так же, как и другие сотрудники, считал, что Федорович имеет отношение к краже и что в работе с ним нужны особая осторожность и осмотрительность. Размышляя так, Миронов стал набрасывать план оперативно-розыскных мероприятий, которые он считал необходимым осуществить в ближайшие дни.

Темнело. Потянувшись к розетке, Николай Григорьевич включил настольную лампу. И, быть может, в это самое мгновение в другой части города некто Федорович вошел в подъезд хорошо знакомого ему дома по Малому Комсомольскому переулку. В квартире, куда он позвонил, его ждали. Пышнотелая блондинка лет тридцати, в расшитом цветным шелком голубом халате протянула ему руку для поцелуя и пригласила к столу. Хозяйка квартиры была супругой находящегося в заключении художника Кокарева — Людмила Осиповна.

— Я уже начала думать, что сегодня ты не придешь, — игриво поглядывая на гостя, проворковала она.

— Как можно, дорогая! — даже обиделся тот. — Служба задержала.

— Нет, как хочешь, а ты стал меньше любить меня, — капризничала женщина. — Помнишь, когда мы только познакомились, ты обещал подарить мне беличью шубку? И за все время нашей дружбы приподнес ко дню рождения дешевенькое колечко.

С большим трудом успокоил женщину обещаниями надеть на нее в ближайшие дни пушистую шубку. Уходя от нее Федорович взял извозчика и велел везти на Нижнюю Масловку. Закрывшись на ключ, он много курил, делал какие-то наброски на бумаге и забылся тревожным сном лишь под утро.

Весь следующий день Федорович находился как в тумане. Он невпопад отвечал сослуживцам, был мрачен, задумчив. Дождавшись, когда служащие наркомата разошлись по домам, Федорович прокрался в машинописное бюро. Там отпечатал на машинке какой-то текст, вложил бумагу в конверт и, выйдя на улицу, опустил его в ближайший почтовый ящик.

Разбирая утреннюю почту, сотрудник секретариата ОГПУ дважды с интересом прочел отпечатанное на машинке письмо и понес его на доклад начальнику. Тот отнесся к письму с неменьшим интересом и, подняв телефонную трубку, позвонил начальнику МУРа Вулю.

— Леонид Давидович, — сказал начальник секретариата, — любопытное послание только что получили. Пересылаю его тебе с курьером. Это по твоей части. Ну, жму руку!