Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - [129]

Нелегкая судьба досталась медсестре санроты Ане Корнаковой. Во время переформировки дивизии в Башкирии нам представили ее в качестве закрепленного за батареей представителя санроты. Она действительно часто навещала нас. О сердечных делах этой двадцатилетней невысокой, но ладно скроенной девушки я узнал спустя полгода, когда она была влюблена в недавно прибывшего начальника артиллерии полка красавца-капитана Василия Карпова. Был ли он у Ани первым, не знаю. Вскоре в полк прибыла симпатичная машинистка – киевлянка Майя, и Карпов перестал обращать внимание на Аню. Горько ей было ощущать себя брошенной, но длилось это недолго. Обида на любимого человека, без раздумий оставившего ее, постепенно проходила, тем более что на Аню обращали внимание многие.

Первым, после Василия, Аниным «другом» был командир стрелковой роты (фамилии не помню), но его через месяц ранило, а затем она надолго сошлась с командиром другой роты, типичным солдафоном Ремизовым, главными достоинствами которого были зычный голос и умение много выпить, не пьянея. Анины невезения продолжались: летом 1944 года она заболела сыпным тифом. Из госпиталя Аня возвратилась остриженной наголо, жаль было на нее смотреть. Но как только волосики на голове немного отросли, стало заметно другое: Аня – беременна. И вот она уже покидает фронт, едет к маме рожать. (Это напоминало бытовавший у нас анекдот из серии «Армянское радио отвечает». Вот его подлинный текст: «Нас спрашивают, в чем разница между авиабомбой и фронтовичкой? Отвечаем: бомбу начиняют в тылу и отправляют на фронт, а с фронтовичкой все наоборот».)

Главные Анины страдания начались с момента приезда в родную деревню на Калининщине. (Ее письмо-исповедь я получил в 1968 году, когда случайно узнал адрес однополчанки и написал ей короткое приветственное письмо.) В первую же минуту встречи мать протянула дочери недавно полученное письмо от Ремизова. Сообщая о скором возвращении Ани, автор письма решительно отказался от возможного отцовства, ссылаясь на то, что «у нее таких, как я, были десятки, а я вообще очень давно с ней дела не имел». Аня была потрясена подлостью своего недавнего сожителя, но природа продолжала действовать по своему расписанию, и вскоре в доме Корнаковых появился малыш.(…)

В двух случаях фронтовая любовь моих однополчан завершилась образованием благополучных семей. Один из этих браков имел предысторию. Молодой, довольно интересный, по фронтовым меркам – рафинированный интеллигент, врач полковой санроты Николай Дудников был неравнодушен к медсестре, харьковчанке Жене Лифнер, и она была близка к тому, чтобы ответить взаимностью. Однако, на беду Николаю, Женя понравилась начальнику нашей строевой части (отдела кадров) капитану Станиславу Казинскому, жена которого погибла в оккупации. Капитан решил избавиться от конкурента. Пользуясь своими возможностями, он добился того, что Дудникова перевели на более высокую должность в медсанбат дивизии. Теперь оставалось завоевать Женино сердце. На это ушло несколько месяцев. После войны Казинские благополучно жили в Черновцах, он заведовал отделом культуры и искусства облисполкома, Женя работала медсестрой. В 1969 году Казинский перешел на более «наваристую» работу (в системе промкооперации), но уже через год за неумеренное пристрастие к «навару» оказался на скамье подсудимых и был приговорен к 10 годам тюремного заключения (его пять орденов Красной Звезды, Женины хлопоты и коллективные ходатайства ветеранов-однополчан не смягчили суровости приговора).(…)

Должен рассказать и о другом. Были случаи, когда из-за присутствия женщин на фронте (но никак не по их вине!) случалась беда.

Вспомним затянувшийся ночной марш на подходе к хутору Вишневому на Донбассе в августе 1943 года. Расскажу о нем подробнее.

В эту ночь колонна полка часто останавливалась, на каждом скрещении дорог сонное начальство долго разбиралось, по какому пути следовать дальше. Томительные, иногда до получаса, остановки происходили из-за того, что на марше эти начальники лежали в повозках со своими ППЖ, а чины пониже, не знавшие толком маршрута, опасались прерывать в неподходящий момент любовные утехи начальников. Солдаты, вынужденные подолгу стоять в колонне и догадывавшиеся о причинах остановок, роптали. В один из таких моментов возмутился обычно спокойный командир первого орудия моего взвода (оно было единственным в те дни, так как второе ремонтировали полковые арттехники) тридцатилетний Владимир Тетюков. Этот бывалый воин прибыл к нам более года назад, его уважали за храбрость, рассудительность и добрый нрав. И вот теперь чаша терпения Владимира переполнилась, и он от души произнес: «Запомните, хлопцы, мои слова – не видать России победы, пока в армии будут бабы».

Этот злополучный переход завершился, когда солнце уже стояло высоко, и немцы поэтому застали наш полк врасплох.(…)

В общем, за редким исключениями, женщинам на фронте, особенно в пехоте, приходилось невероятно тяжело. Так что теперь, встречая незнакомую участницу войны, я мысленно отвешиваю ей низкий поклон не только за ее личный (мне не известный) вклад в нашу победу, но и за те лишения, которые она заведомо испытала на фронте. И мне вовсе нет дела до тех амурных приключений, что, возможно, с ней случались в далекие годы ее молодости.