Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - [128]

Своеобразно повела себя, прибыв в полк, капитан медицинской службы Вера Пенкина, привлекательная девушка лет двадцати пяти, москвичка. Обладая достаточно высоким воинским званием и сильным характером, она держалась независимо и начала с того, что с ходу отвергла несколько предложений «руки и сердца», исходивших от верхушки полка. Осмотревшись, Вера Михайловна сама выбрала «друга фронтовой жизни». Им стал тридцатилетний командир минометной батареи старший лейтенант Всеволод Любшин.

Хорошо сложенный, кареглазый симпатичный мужчина, он происходил из кубанских казаков, до войны жил в Казахстане, преподавал военное дело в средней школе. Когда я, бывало, встречал эту уверенную в себе жизнерадостную пару, всегда казалось, будто они созданы друг для друга.

Вера Михайловна (она приучила всех офицеров полка обращаться к ней по имени и отчеству) не прогадала с выбором друга. Всеволод создал ей почти идеальные, по фронтовым условиям и его возможностям, удобства существования. В распоряжении командира батареи имелось несколько повозок, одна из которых во время ночных переходов зачехлялась брезентом и служила Вере спальней. О такой роскоши в своей санроте она могла бы только мечтать, тем более что время от времени в повозку ненадолго забирался «согреться» (или «отдохнуть») ее покровитель. Вера Михайловна была темпераментной особой, так что ездовые и шагавшие рядом с повозкой солдаты батареи на слух легко догадывались о том, что происходит под брезентовым покровом.

Когда мы находились во втором эшелоне, и если в санроте все было спокойно, Вере удавалось проводить целые дни в расположении полковых артиллеристов (командиры наших батарей были друзьями, и мы всегда располагались рядом). Здесь она могла насладиться вкусной, по ее заказу приготовленной едой, выпить наравне с мужчинами «наркомовской» водки или какого-нибудь трофейного напитка. Подвыпив, Вера Михайловна «дурела», часто становилась обозленной, вовсю сквернословила.(…)

О некоторых нравах, царивших на фронте, свидетельствует событие, происшедшее с участием Веры и Всеволода в одну из мартовских ночей 1945 года. В этот период мы готовились к штурму Кенигсберга, назначенному на начало апреля. Полк размещался в лесу, и жили мы в хорошо оборудованных землянках. Примерно за месяц до события, о котором я хочу рассказать, к нам прибыл очередной новый командир полка. Это был рослый, под 190 см, черноволосый скуластый мордвин подполковник Купцов. Спустя день-два после его появления пошли разговоры, что подполковник прибыл не один: в его землянке безвыходно обитает пышнотелое существо женского пола (лица ее никто не видел). У входа в землянку всегда стоял автоматчик, так что никаких подробностей о подруге Купцова в полку не знали. (Это, кстати, еще один вариант женской доли на фронте – ППЖ-затворница.)

Знакомясь поочередно с подразделениями полка, Купцов побывал и в санроте. Там он не мог не обратить внимания на изящную симпатичную Пенкину, которая в качестве старшего врача, приветливо улыбаясь, представляла важному посетителю весь медицинский персонал и со знанием дела отвечала на вопросы. Судя по тому, что произошло после смотра санроты, Вера Михайловна произвела на командира полка сильное впечатление. На следующие сутки, около полуночи Рубцов из своей штабной землянки позвонил в санроту и передал распоряжение: капитану медслужбы Пенкиной немедленно прибыть в штаб, для ее сопровождения к вам направляется связной командира полка. Вера Михайловна, естественно, ночевала у Севы, так что, не обнаружив ее в санроте, связной долго блуждал по лесу, пока нашел место расположения минометчиков. Добравшись наконец до землянки Любшина и разбудив ее хозяина, связной несколько раз повторил недоумевающему командиру батареи, кого и куда вызывают. Минут через десять вышедшие из землянки Сева с Верой последовали за связным.

У входа в штабную землянку Купцова, которую охранял автоматчик, связной попросил их подождать, сам пошел и через минуту вернулся со словами «Приказано войти только гвардии капитану». Вера пошла в землянку, а Всеволод закурил и, нервничая, стал расхаживать взад-вперед, не удаляясь от автоматчика больше, чем на десять метров. Выбросив окурок «Беломора», он начал раскуривать вторую папиросу, но в это время из землянки раздался вопль «Сева!». Любшин вмиг расстегнул кобуру и достал пистолет, плечом оттолкнул автоматчика и ворвался в землянку. Направив пистолет на Купцова, он взял за руку растрепанную Веру и вместе с ней покинул логово несостоявшегося насильника. (О подробностях случившегося Всеволод рассказал мне спустя тридцать лет, во время юбилейной встречи ветеранов дивизии в Севастополе. Тогда же он вспоминал, что Купцов не простил ему своего поражения, но мстить начал, когда война уже закончилась.)

«Военно-полевой роман» Любшина и Пенкиной завершился за три недели до конца войны. Втайне от Всеволода Вера Михайловна оформила документы на увольнение в запас и, когда все было готово, сказала ему: «Севушка, спасибо, дорогой, за все, что ты дал мне в эти годы, спасибо за твою любовь! Но, милый, ты должен понять, что мы с тобой – не пара для жизни на “гражданке”. Ты найдешь свое счастье, а я – свое. Прощай, Севушка, и будь счастлив!» Многие, в том числе и я, были ошеломлены неожиданным финалом, сочли ее поступок чуть ли не предательством. А ведь, пожалуй, она была права.