Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - [127]

Попадая в такое место, как наш полк, каждая девушка с первой минуты становилась предметом откровенного вожделения десятков, если не более, изголодавшихся по женщинам мужчин. Редкой случалось остаться без партнера, еще реже были те, кто отказывались от сожительства по моральным соображениям.

У нас в полку я знал лишь одну девушку, которая принципиально отвергла множество предложений, не поддалась домогательствам, не испугалась угроз. Это была восемнадцатилетняя белокурая Оля Мартынова, ростовчанка. Небольшого роста, пухленькую и голубоглазую, ее, если бы не солдатская одежда и кирзовые сапоги, можно было принять за школьницу-старшеклассницу. Как-то ранней осенью 1943 года, когда мы совершали долгие марши по степным дорогам Запорожской области, я оказался рядом с Олей, и у нас завязалась неторопливая откровенная беседа. В наш полк Оля попала весной, а до этого, как я теперь узнал, она закончила годичные курсы медсестер, на которые поступила из патриотических побуждений летом 1941 года после окончания средней школы. Ее родители оставались в оккупированном Ростове, и лишь недавно от них пришло первое ответное письмо, полное надежды на скорое возвращение дочери. Оля рассказывала мне о бесконечных домогательствах и принуждениях к близости, которые она испытала с момента прибытия в полк. «Но я всем отказывала, ведь не за этим же я пошла на фронт», – очень мило картавя, делилась со мной эта не похожая на всех других, абсолютно наивная девочка. Неуступчивость обошлась ей очень дорого – ее единственную направили в стрелковый батальон медсестрой санитарного взвода.

Полгода судьба хранила Олю, но когда в октябре мы начали штурмовать Пришибские высоты, что рядом с Токмаком, осколок снаряда пронзил грудь девушки, мгновенно оборвав ее жизнь. Так случилось, что мои орудия отстали от пехоты, ожидая, пока саперы сделают небольшую насыпь для прохода через противотанковый ров. Когда мы тронулись, я увидел, как внизу, на дне рва, двое солдат укладывают на носилки чье-то залитое кровью бездыханное тело. Вглядевшись, я узнал Олю. Санитары рассказали, что она погибла, спеша на помощь раненому.

Иначе складывались судьбы других моих однополчанок. Я не о том, что они остались живы, было у нас два случая, когда девушек ранило. Речь о другом: многие становились «полевыми походными женами» (сокращенно – ППЖ) моих однополчан, как правило, офицеров. Приятель, служивший в штабе полка, рассказывал, что прибывавших к нам женщин часто сначала представляли командиру полка, его заместителю и начальнику штаба. По результатам «смотрин» и короткого собеседования определялось, куда (это нередко означало, к кому в постель) направят служить новую однополчанку. Если высокий начальник был в данный момент «холостяком» и почувствовал, что сумеет сделать ее своей ППЖ, то он приказывал будущему номинальному командиру новоприбывшей: «Зачисли в свой штат и отправь в мое распоряжение». Обычно от такой судьбы не отказывались, соглашались охотно, хотя разница в возрасте часто достигала четверти века. Редкую останавливало также семейное положение и наличие детей у будущего покровителя. Было наперед ясно, что, с точки зрения безопасности и быта, ППЖ командира будет в привилегированном положении. Совершая выбор, девушка питала надежду стать в конце концов законной женой этого человека и как могла старалась завоевать его сердце. Мне известно несколько случаев, когда ППЖ добивались своего, но чаще они оказывались покинутыми и, как правило, оставались одинокими до конца дней.

Не всегда, однако, девушки покорно подчинялись выбору начальства и принимали заманчивые предложения. Бывало, поступая по велению сердца, они выбирали себе офицера рангом пониже, хотя это грозило неприятными последствиями. Вот какой «военно-полевой любовный треугольник» сложился и существовал довольно долго в нашем полку.

Летом 1943 года прибыла к нам телефонистка Тася. На «смотринах» она приглянулась начальнику штаба полка майору Бондарчуку, и он, направляя эту стройную, веселого нрава девушку в первый батальон, предупредил, что Тася будет «обслуживать» его лично. Первое время так оно и было. Но вот случилось, что Бондарчук убыл на несколько дней, кажется, в штаб армии, и Тася провела эти дни в расположении батальона. Здесь она поближе познакомилась с заместителем командира батальона старшим лейтенантом Иваном Савушкиным. Невысокий, круглолицый, простоватый на вид, он был лет на десять моложе майора. Видно, чем-то он пришелся Тасе по душе, так как на второй день они уже были неразлучны, и Тася не сводила влюбленных глаз со счастливого старшего лейтенанта. «Медовая неделя» пролетела для них, как одно мгновенье. Когда возвратился Бондарчук, Савушкин попытался договориться с ним о «переподчинении» Таси, но это вызвало лишь вспышку ярости и поток угроз начальника штаба. Теперь Тасе приходилось навещать Бондарчука «по долгу службы», но время от времени ей удавались тайные встречи с Ваней «по велению сердца». Ревнивый и мстительный майор узнавал об этих встречах, но не всегда мог помешать им. И он отыгрывался на Савушкине, благо служебное положение предоставляло для этого богатые возможности. Быть заместителем командира стрелкового батальона на фронте – одна их самых трудных и смертельно опасных офицерских должностей. Савушкин был известен в полку как добросовестный труженик войны. Мне он навсегда запомнился сидящим с прижатой к уху телефонной трубкой в расщелине скалы под Севастополем. Здесь располагался КП батальона. Путь к расщелине находился под прицелом немецких пулеметов, о чем свидетельствовали несколько трупов наших воинов, убитых при попытке пробраться на КП в светлое время. За день Савушкину приходилось не раз уходить в роты или штаб полка, и он безропотно и добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности. Таким он был всю войну. Спустя тридцать лет я увидел располневшего и полысевшего Ивана Петровича на встрече ветеранов-однополчан. Меня поразило, что к его груди был прикреплен лишь один, да и то самый скромный боевой орден – “Красная Звезда”. Для тех, кто знал, как воевал Савушкин, это казалось недоразумением, особенно заметным в кругу ветеранов, отмеченных многочисленными орденами и медалями. Я без обиняков спросил, не внуки ли затеряли дедовы ордена, на что получил горький ответ: «Нет, это Бондарчук, …его мать, так отомстил за то, что Тася меня полюбила. Он запретил строевой части оформлять на меня представления к наградам и к повышению в звании. Так я и закончил войну, как начинал, – старшим лейтенантом». Добавить к этой истории мне нечего, так как совершенно не помню, что произошло потом с Тасей. Знаю лишь, что женой Савушкина она не стала.