Любовные письма - [4]

8

Эхепол Мелисиппу

«Что за изящество, ах, что за уменье скакать на коне! Какая у этого всадника природная ловкость во всем! И красотой он выдается и не найдется ему равных в быстроте. Кажется, Эрот не укротил его, и для гетер он остался желанным Адонисом»[11]. Красавец наездник услышал эти мои слова и сказал с укоризной: «Твои речи не имеют отношения ни к Дионису, ни ко мне[12]. Единственно страсть умеет мчаться на коне: она гонит меня и благодаря мне моего коня, безжалостно поражая его стрекалом и сверх всякой меры торопя. Мчись вперед, конюший! Пой на скаку и любовными песнями почти мою любовь». Побужденный словами юноши, я так стал петь ему тут же сочиненную песнь: «Я полагаю, господин, что стрелы тебе не опасны. Если же, обладая такой красотой, ты влюблен, Эроты[13], клянусь Афродитой, совершают несправедливость. Но пусть это тебя сильно не печалит: и собственной матери они нанесли раны».

9

Стесихор Эратосфену

Одна женщина шла по рыночной площади вместе с мужем, окруженная толпой слуг. Заметив, что навстречу идет ее любовник, она чуть только его увидела, по наитию придумала, как под благовидным предлогом прикоснуться к желанному и, может быть, услышать его голос. Женщина делает вид, что споткнулась, и падает на колено. А ее любовник словно они давно обо всем сговорились, спешит на помощь, подает руку, поднимает упавшую, сплетая свои пальцы с ее. При этом, я думаю, руки обоих немного дрожали от вожделения. Возлюбленный, утешая мнимо пострадавшую, сказал ей несколько слов и ушел. А она, словно от боли, украдкой подносит руку к губам, целует пальцы, касавшиеся его пальцев, потом томно приближает к глазам, точно смахивает слезу с век, которые для этого тщетно трет.

10

Эратоклея Дионисиаде

Красавец Аконтий взял в жены красавицу Кидиппу. Справедливо говорит древняя пословица, что по воле божества подобное всегда находит себе подобное. Афродита щедро украсила деву всеми своими дарами, только волшебный пояс оставила себе, чтобы как богиня иметь превосходство над Кидиппой. В ее глазах не три Хариты, по Гесиоду, а десять раз десять кружились в пляске, юношу же красили глаза ясные, потому что прекрасные, грозные, потому что целомудренные, яркий природный румянец был разлит по щекам. Ценители красоты, теснясь, сбегались полюбоваться на Аконтия, когда он шел к учителю; из-за него заполнялась народом рыночная площадь и тесными становились широкие улицы; многие особенно страстные поклонники юноши старались ступать ногами в его следы. Такой-то вот юноша полюбил Кидиппу. Нужно ведь было, чтобы этот красавец, пронзивший стольких своей красотой, почувствовал хотя бы одну любовную стрелу и испытал то, что заставлял терпеть тех, кого ранил. И вот Эрот не слабо натянул тетиву (ведь это была его отрада), а изо всех сил и тогда лишь выпустил свою грозную стрелу. Поэтому, прекраснейший мальчик Аконтий, раненому тебе осталось два пути: добиться брака с Кидиппой или умереть. Но поразивший тебя стрелок, сам привыкший искусно измышлять всякие хитрости, щадя, быть может, твою красоту, внушил тебе неслыханное лукавство. Ведь тотчас же, как ты увидел деву в храме Артемиды, из сада Афродиты ты выбрал кидонское яблоко, сделал на нем коварную надпись и незаметно кинул яблоко к ногам Кидиппиной служанки. А она, удивившись, как оно велико и как румяно, подняла и недоумевала, которая это дева неосторожно выронила его из складок своей одежды. «Может быть, ты священное яблоко? — спрашивала она,— что это за буквы нацарапаны кругом? Что ты хочешь сказать? Возьми, госпожа, яблоко — никогда я не видела такого. Какое оно громадное, какое красное, как багрянцем своим напоминает розы, как сладко пахнет — даже издалека слышно. Прочти, милая, что тут написано». Дева берет яблоко в руки и, поглядев на надпись, читает такие слова: «Клянусь Артемидой, я вступлю с Аконтием в брак». Произнося клятву, хотя невольно и не по своей охоте, она застыдилась и выронила из рук яблоко с этим любовным обещанием, а последнее слово надписи «в брак» вымолвила чуть слышно: целомудренная дева покрывается румянцем стыда, даже если слышит это слово из чужих уст. Кидиппа так зарделась, будто луг роз расцвел на ее щеках; багрянец этот яркостью не отличался от цвета губ. Девушка промолвила, Артемида услышала. Будучи сама девой, богиня все-таки стала помогать тебе, Аконтий. А пока этот несчастный — но ни морское волнение, ни бурю любовной страсти не передать словами! Не сон, одни слезы приносили ему ночи. Ведь днем он стыдился плакать и сохранял свои слезы для ночи. Тело юноши истаяло, от горя увял румянец и угас взгляд; Аконтий даже боялся попасться на глаза отцу и под разными предлогами старался скрыться от него за город. Более остроумные из его сверстников, думая, что юноша посвятил себя сельским трудам, прозвали его Лаэртом[14]. Но не виноградники и не мотыги были на уме у Аконтия; он целыми днями сидел под дубом или вязом и обращал к ним такие речи: «Если бы вы, деревья, могли думать и говорить, чтобы промолвить „Кидиппа — красавица!" Пусть хотя бы в вашу кору будут врезаны буквы, составляющие эти слова. О Кидиппа, если б я мог сказать, что ты так же хороша, как верна своим клятвам! Да не метнет в тебя Артемида-мстительница стрелу и да не поразит: да закрыт будет ее колчан! О, я злосчастный! Зачем подверг я тебя такой опасности? Говорят ведь, что без пощады богиня ополчается на все нечестивые поступки, но особенно жестоко карает тех, кто нарушил клятвы. О если б ты была верна, как я молил, своему обету, если б была верна! Случись же то, о чем я не смею даже говорить, да будет, дева, богиня Артемида милосердна к тебе. Ведь должно карать не тебя, а того, кто заставил дать ложную клятву. Я только буду знать, что надпись не оставила тебя равнодушной и, чтобы избавить мою душу от любовного вихря, не пожалею своей крови никогда, словно она — текучая вода. Но, милые деревья, пристанища голосистых птиц, живет ли в вас подобная моей любовь? Влюблялся ли когда-нибудь кипарис в сосну, а какое-нибудь иное дерево в другое? Зевсом клянусь, не думаю. Иначе вы бы не сбрасывали только листву; страсть не успокоилась бы на том, чтобы лишь ветви теряли зеленый наряд, а с ним и очарование, но жгла бы их своим пожаром целиком до самого корня». Так говорил юноша Аконтий, слабея телом и разумом. А Кидиппе между тем готовили брак с другим. Перед спальней новобрачных лучшие девушки-певицы, медовоголосые, пели гименей