Звука открывшейся двери она не услышала. Гиффорд, сказавший Дэнверс, что о нем можно не докладывать, возник на пороге комнаты и в первый момент подумал, что в ней никого нет. Сдавленные звуки, донесшиеся с дивана, заставили его повернуть голову и увидеть распростертую на нем фигуру.
В следующее мгновение он уже оказался рядом и, забыв обо всем, подхватил Оливию на руки:
— Милая, что случилось? Не плачь, солнышко мое, дорогая моя! Кто посмел тебя обидеть?
Она судорожно прильнула к его груди и сквозь слезы взглянула ему в глаза. Словно ослепительная вспышка позволила ей увидеть то, что следовало увидеть давным-давно. Оливия поняла: пока она в его объятиях — ничто в этом внезапно изменившемся мире не имеет никакого значения.
Солоноватый привкус слез был в их первом долгом поцелуе; но как же естественно и жадно встретились их губы!
— Но я до сих пор не верю! Неужели правда, неужели это действительно правда, что ты меня любишь?
Теперь они сидели рядом на диване. Пять минут назад Оливия едва успела подбежать к окну и встать спиной к Дэнверс, которая принесла чай.
Чай остывал, нетронутый; Оливия с Гиффордом так к нему и не прикоснулись.
— Солнышко мое ненаглядное, я полюбил тебя в тот момент, как только увидел, — ответил Гиффорд.
— Но почему же ты никогда… никак не дал мне понять это? Ох, Гифф, ты действительно страдал, да? Неужели ты не понимал, что я готова на все, чтобы не причинить тебе боль?!
Последний вопрос вернул Гиффорда с небес, куда он столь неожиданно и прекрасно вознесся благодаря Оливии, на грешную землю. Резко поднявшись, доктор сделал несколько шагов по комнате.
— Именно поэтому я и старался сделать так, чтобы ты ни о чем не догадывалась; и даже сейчас мне кажется, что я не должен был тебе этого говорить. Имею ли я право? — Он обернулся и пристально посмотрел ей в глаза. — Я боялся именно того, что ты не захочешь «причинить мне боль». Я опасался, что ты способна увлечься мной просто из-за преувеличенного чувства благодарности, а если почувствуешь, что это прошло, — будешь переживать, уже зная о моих чувствах к тебе. Ты действительно уверена, что этого хочешь?
— Конечно уверена, — удивленно вскинула голову Оливия. — Я была слепа и глупа, не понимая, что все это время любила тебя. Потому что я была счастлива только рядом с тобой!
Оливия подошла к Гиффорду и положила руки ему на плечи.
— Посмотри мне в глаза. Я люблю тебя! Я так хочу быть с тобой, что готова сделать ради этого все, что ты пожелаешь!
— Видит Бог, я совсем не хочу, чтобы ты что-то делала ради меня! — возразил Гиффорд.
Это была его обычная манера, и Оливия подумала: «Мне досталось восьмое чудо света — бескорыстный мужчина!» При всей своей неопытности Оливия за последние четверть часа приобрела мудрость, которую дает женщине любовь. Она понимала, что еще не пришло время рассуждать о будущем. Но настоящее принадлежало им безраздельно, потому что они наконец нашли друг друга.
Они решили до премьеры никому, кроме миссис Морнингтон, не сообщать о помолвке.
В течение нескольких последующих дней они старались проводить вдвоем каждую свободную минуту. Единственное, чего опасалась Оливия, — возможной реакции Дуброски, поэтому они избегали появляться в таких местах, где можно попасться на глаза любопытному журналисту или знакомым, способным обратить внимание на то, что слишком часто видят их вместе.
Пока Оливия решила ничего не говорить жениху о беседе с Дуброски. В конце концов, какая польза от того, что Гиффорд станет еще хуже относиться к балетмейстеру? Более того, Оливии в каком-то смысле следовало бы быть благодарной Ивану. Она даже нашла в себе силы отнестись с юмором к сложившейся ситуации. Интересно, что бы сказал Дуброски, если бы узнал, что своим визитом не только не оттолкнул ее от доктора, но, наоборот, свел их. И навсегда!
Оливии очень хотелось поделиться со своими коллегами по сцене той новостью, которую она узнала от Дуброски в частном порядке; сказать, что им не долго осталось терпеть придирки их скандального наставника. Если то, что он сказал, окажется правдой, это будет довольно мудрым поступком с его стороны, потому что растущее недовольство методами работы балетмейстера могло бы очень скоро подвигнуть его жертвы на открытый конфликт с руководством театра.
Вечером перед премьерой Гиффорд ужинал в одиночестве. Он так нервничал, что с трудом мог сосредоточиться на своей статье, которую надо было вычитать после машинистки. Набивая очередную трубку, он даже подумал, не пойти ли прогуляться, но в этот момент послышался звонок у входной двери.
«Кого это черт несет?» — удивился доктор. Подъезд запирался на ночь; внизу оставался ночной сторож. Нахмурившись, Гиффорд прислушивался к приглушенному голосу своей экономки. Через некоторое время она вошла в кабинет, оставив дверь полуоткрытой.
— Кто там? — нетерпеливо поинтересовался Гиффорд. — Кто-то хочет меня видеть?
— Совершенно верно, и этот кто-то не поверит, что ты занят, — раздался из коридора веселый голос. — Гиффорд! Я вломилась в очень неподходящий момент?
— Афина! — воскликнул он, вставая из-за стола и внутренне проклиная ее появление. — Какой сюрприз!
