Любовники. Плоть - [10]
Внутри пришлось подождать, хотя и недолго, пока хранитель впустит его в лифт. Потом его экспрессом понесло прямиком на тридцатый уровень. Обычно он, выходя из лифта, сразу же шел к себе в офис – читать первую за день лекцию, курс для студентов, который транслировался по тридэ. Сегодня же Хэл направился в офис декана.
По дороге, мечтая о сигарете и зная, что в присутствии Ольвегссена курить строго запрещено, он остановился закурить и вдохнул с наслаждением женьшеневый дым. Он стоял возле двери начального класса лингвистики, прислушиваясь к обрывкам лекции Кеони Джерахмиила Расмуссена.
– «Пука» и «пали» изначально были словами первобытных полинезийских обитателей Гавайских островов. Англоязычные колонизаторы, завладевшие островами впоследствии, переняли множество терминов из гавайского языка. В числе самых популярных были «пука» – что означает дыру, туннель, пещеру, и «пали» – обрыв, утес.
– Когда после войны Апокалипсиса гавае-американцы вновь населили Северную Америку, эти два слова все еще использовались в исходном смысле. Но лет пятьдесят назад они немного изменили первоначальные значения. Пукой стали называть небольшую квартирку, отведенную для представителей низшего класса, – словцо с явственным пренебрежительным оттенком. Позже термин распространился и на более высокие классы. Однако, если ты иерарх, то ты живешь в квартире, если же твоя квалификация ниже классом, то – в пуке.
Пали, что означает «утес», стало применяться к небоскребам или ко всем большим зданиям. В отличие от пуки, это слово сохранило и первоначальное свое значение.
Хэл докурил, бросил окурок в пепельницу и направился в офис декана. Доктор Боб Кафзиэль Ольвегссен сидел за письменным столом.
Естественно, что первым заговорил Ольвегссен – как старший. В его речи слышался легкий исландский акцент.
– Алоха, Ярроу. И что это вы тут делаете?
– Шалом, авва. Прошу прощения, что появляюсь перед вами, не будучи зван. Но до отъезда мне необходимо прояснить несколько вопросов.
Ольвегссен нахмурился. Он был седовласым мужчиной зрелого возраста, около семидесяти.
– До какого отъезда?
Хэл вынул из портфеля письмо и подал Ольвегссену.
– Конечно, вы можете и позже сами его проработать. Но я хотел бы сберечь ваше драгоценное время, сообщив, что это новый приказ на проведение лингвистического исследования.
– Так вы же только что вернулись из такой же поездки! – произнес Ольвегссен. – И как мне управлять этим колледжем к вящей славе Церства, если у меня постоянно выхватывают сотрудников, посылая их во все концы света?
– Но не станете же вы критиковать действия уриелитов? – спросил Хэл не без зловещей нотки в голосе.
Он не любил своего начальника, как ни пытался превозмочь столь нереалистичный образ мыслей.
– Грр-хм! Нет, конечно! Я не способен на такие действия, и с возмущением отвергаю ваши инсинуации, будто это не так!
– Прошу прощения, авва, – ответил Хэл. – У меня даже и в мыслях не было намекать на подобное.
– Когда вам предстоит уезжать? – спросил Ольвегссен.
– Первой каретой. Которая, насколько я знаю, взлетает через час.
– А вернетесь?
– Одному лишь Сигмену известно. Когда будет закончено исследование и сдан отчет.
– Доложитесь мне сразу же, как только вернетесь.
– Снова прошу у вас прощения, но увы, не смогу. Мой М. Р. к тому времени давно устареет, и я буду вынужден выяснить этот вопрос прежде всех других действий. На это может уйти несколько часов.
Ольвегссен помрачнел.
– Да, кстати, насчет вашего М. Р. Последнее время у вас не все обстоит благополучно, Ярроу. Надеюсь, что дальше вы продемонстрируете хоть какие-то улучшения. В противном случае…
Хэл вдруг ощутил жар во всем теле, и ноги стали подкашиваться.
– Да, авва?
Собственный голос прозвучал слабо, издалека. Ольвегссен сложил ладони домиком и посмотрел поверх него на Ярроу.
– Мне очень жаль, но я буду вынужден предпринять соответствующие действия. Я не могу держать в своем штате человека с низким М. Р. Боюсь, что мне придется…
– Что сделать, авва?
Хэл старался придерживаться нейтрального тона, но у него сдавило горло.
– Весьма опасаюсь, что не смогу даже позволить себе просто понизить вас до учителя средних классов. Мне бы хотелось быть милосердным, но в вашем случае милосердие может обернуться продвижением нереальности. Даже сама возможность подобного – недопустима. Нет…
Хэл выругал себя за неспособность сдержать дрожь.
– Да, авва?
– Увы, увы, мне придется просить уззитов заняться вашим случаем.
– Нет! – громко произнес Хэл.
– Да, – ответил Ольвегссен, все так же поверх сложенных домиком рук. – Это причинит мне боль, но в противном случае это было бы не шиб. Если я не обращусь к их помощи, не будут реалистичными мои сны.
Он разнял руки, повернулся вместе с креслом грузным профилем к Хэлу и добавил:
– Однако ведь пока что нет ни малейшей причины для принятия столь тяжкого решения, не так ли? В конце концов, вы и только вы ответственны за все, что с вами происходит – следовательно, вам некого винить, кроме себя самого.
– Сие нам открыл Предтеча, – ответил Хэл. – Я сделаю все возможное, чтобы не причинять вам страданий,
