Любовник из Северного Китая - [8]

Китаец тоже перестал смеяться.

— А китайцы?… — спрашивает он.

Девочка улыбается.

— А ведь правда, китайцы тоже никогда не говорили… — отвечает она несколько удивленно.

Молчание.

Неожиданно китаец улыбается бесхитростной детской улыбкой.

— Тебе нравится учиться?

Она задумывается, говорит, что даже не знает, нравится ей или нет, но, пожалуй, все-таки нравится. Китаец рассказывает что он хотел учиться в Пекине, в Университете на филологическом факультете. И мать его была не против. А вот отец не захотел. Оказывается, теперь главное для китайцев — знать французский и английский. Да, он ведь не сказал, что специально, чтобы изучить язык, жил в Америке целый год.

— И кем вы потом будете?

— Банкиром, — он улыбнулся, — как все мужчины в моей семье. Вот уже сто лет все они банкиры.

Девочка говорит, что Голубой Дом — самый красивый дом в Виньлонге и Садеке и что отец его, должно быть, миллионер.

Он смеется, объясняет, что в Китае дети никогда не знают, сколько денег у их отцов.

И вот что еще он не сказал: каждый год он стажируется в больших пекинских банках. Теперь он говорит ей об этом.

— Не в Маньчжурии? — спрашивает она.

— Нет. В Пекине. Наша семья сейчас одна из самых богатых в Китае, и отец не считает Маньчжурию подходящим для меня местом.

Они проезжают по поселкам, где только рис окрест, дети и собаки. Дети играют прямо на дороге между рядами соломенных хижин. Их стерегут собаки: желтые, тощие деревенские псы. Заслышав автомобиль, на насыпи, что идет вдоль дороги, показываются родители, проверяют на месте ли их дети и собаки.

Проехав очередной поселок, девочка снова засыпает. Когда едешь по дорогам Камау между рисовыми полями и небом, да тебя еще везет шофер, трудно не уснуть.

Она открывает глаза. Снова закрывает. Они больше не разговаривают. Она полностью в его власти.

— Закрой глаза, — говорит он.

Она закрывает глаза.

Его рука гладит ее лицо, губы, закрытые глаза. Она сидит, не шелохнувшись — он знает, что она не спит, но делает вид, что не знает.

Очень тихо и медленно он произносит длинную фразу по-китайски.

Не открывая глаз, она спрашивает, что это значит, — он отвечает, что говорил о ее теле… и он не знает, как ей объяснить… дело в том… что с ним такое в первый раз…

Внезапно его рука останавливается. Она открывает глаза и закрывает их опять. Его рука снова приходит в движение. Его рука нежна, она не делает резких движений, она более чем деликатна, она словно воплощает вековую мягкость и тела, и души.

Он тоже закрыл глаза, когда его рука ласкала ее веки и губы. Рука отрывается от ее лица, спускается вдоль тела. Иногда останавливается, словно чем-то напуганная. Наконец он убирает руку.

Смотрит на девочку.

Поворачивается к окну. Спрашивает так же ласково, как только что гладил ее, сколько ей на самом деле лет.

Она в нерешительности. Потом говорит извиняющимся тоном:

— Я еще маленькая.

— Так сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Нет, — улыбается он, — это неправда.

— Пятнадцать… пятнадцать с половиной… Годится?

Он смеется:

— Годится.

Молчание.

— Чего же ты хочешь?

Девочка не отвечает. Возможно, она не поняла вопроса.

Китаец больше не спрашивает, он констатирует:

— Любовью ты, конечно, никогда не занималась.

Девочка молчит. Хотя ей хочется ответить. Но на такие вопросы она отвечать не умеет. Он наклоняется к ней. Она молчит, и он понимает, что ей хотелось бы что-то ему сказать. Только сказать это она еще не умеет и, конечно, все это пока что представляется ей чем-то постыдным.

— Прости меня, — говорит китаец.

Они смотрят в окно.

Они смотрят на океан рисовых полей Кохинхина. Равнина, залитая водой, перерезанная узкими, прямыми, белыми тропинками, по которым быстро катятся повозки. Адская жара, недвижная, величественная. До самого горизонта — неправдоподобно ровная, будто шелковая поверхность дельты. Позднее девочка будет рассказывать о туманной стране детства, о тропической Фландрии, едва освобожденной от воды.

Они молча проезжают по этому необозримому пространству.

А потом она вдруг начинает говорить: о почве, которая на этой окраине южного Индокитая такая же, как на дне моря, и стала она такой за миллионы лет до того, как на земле появилась жизнь, и крестьяне теперь, как и в досторические времена, собирают ее и переносят на твердую землю и оставляют ее там на долгие годы, чтобы дождевая вода вымыла из нее соль и сделала пригодной для выращивания риса и службы людям.

— Я родилась здесь, на Юге, — говорит она, — и мои братья тоже. И наша мать много рассказывает нам об истории этой страны.

Девочка задремала. Когда она просыпается, китаец сообщает ей, что A.M.С. их обогнала. Что она сама ведет машину, а шофер сидит с ней рядом. Девочка подтверждает, что эта женщина часто водит машину сама. Немножко поколебавшись, она продолжает:

— Она занимается любовью с этими шоферами, как и с принцами из Лаоса и Камбоджи, которые приезжают в Кохинхин.

— И ты этому веришь?

Девочка опять в нерешительности.

— Да. Однажды она попыталась соблазнить моего младшего брата. Встретила его вечером в клубе и пригласила поиграть в теннис. Он согласился. Потом они пошли вместе к бассейну, который в парке. Там есть бунгало с душевыми и гимнастическими залами, где никогда никого не бывает.