Любовник Дженис Джоплин - [8]

— Чтобы я о нем и слова не слышал в этом доме! — кричал он. — Понятно вам? Для меня он мертвый и в могилу закопанный!

— Да успокойся ты, старый!

— Папа, этого нельзя так оставлять, надо подать на них в суд!

— На кого подать в суд? На полицию?

— Конечно! — настаивала Мария Фернанда. — Пойми, нарушены наши гражданские права, мы не можем терпеть подобный произвол, иначе они из нас станут веревки вить!

Они сидели в гостиной. Грегорио совсем сник.

— Обязательно надо подать на них в суд, — настаивала Нена. — Мы находимся под защитой Конституции!

— Безнадежно судиться с полицией!

— Это еще почему? С какой стати мы должны позволять полицейским и остальной своре нарушать законы? Только подумайте, к какому разгулу насилия это может привести!

Тут тетя вспомнила о Давиде, который молча сидел, уставившись печальными глазами на книжные полки.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голова болит.

— Нена, дай ему таблетку аспирина, пусть умоется и ложится спать на кровати Чато. Бедняжка, ему-то ни за что досталось!

Спальня была очень большая. Джонленнон уснул беспробудным сном.

— Я сейчас вернусь, — сказала Нена. — Помнишь, где ванная комната?

Давид кивнул, а когда сестра вышла, чуть не заплакал; ему нельзя здесь оставаться, надо уносить ноги, не дожидаясь рассвета. Его все больше привлекала идея отправиться на заработки в США, но он понятия не имел, как добраться до страны, о которой столько слышал от друзей.

Такая ли на самом деле Калифорния, как ему описывали? Может быть, у них действительно пива хоть залейся и женщины ходят по улице почти голые? А вот броненосцы там водятся, сосны растут? Сумеет ли он найти работу на лесопилке? Давид углубился в размышления о возможности трудоустройства, когда в спальню вошла Нена и бросила ему пузырек с бальзамом.

— Смажь этим ушибленные места! — Потом подошла к кровати Джонленнона, поправила сброшенное им во сне одеяло и присела с краешку, чтобы поболтать. — Ну как, тебе больше не удавалось убить оленя?

— Нет, их почти не осталось, истребили гомеросы и партизаны.

— А почему ты решил поехать на заработки?

— Так просто.

— У тебя болит? — Да.

— Вот сволочи, мне даже смотреть больно было, честное слово, но ничего, мы на них в суд подадим, вот увидишь!

— Нена, зачем им нужен Чато?

— Похоже, юноше захотелось сильных ощущений, вот он и подался в партизаны.

— Он что, в людей стреляет?

— Мне кажется, у него просто крыша немного поехала; папа говорит, что Чато вернется, когда с голодухи припрет, но пускать ли его в дом, он еще посмотрит.

— Хоть бы ничего с ним не случилось!

— Ничего с ним не случится; сейчас мода такая, в партизанах ходить, а то модно, знаешь, что душе угодно.

Нена посмотрела на свои наручные часы.

— Ну ладно, ты ложись, а у меня завтра ужасный день — экзамен по математике, а я ничегошеньки не знаю! Если подумать, насколько тебе жить легче, не имея на шее учебы! Только попробуй вообразить этот ужас: экзамен по математике, в субботу, в восемь утра! — Она направилась к двери.

— Нена!

— Что?

— Зачем ты надела этот пакет себе на голову? Мария Фернанда опять покраснела.

— Понимаешь, я иногда смазываю волосы майонезом, чтоб блестели, это хорошее естественное средство.

— Разве они потом не пахнут?

— Большеньки-меньшеньки, но можно потерпеть ради красоты.

— Ай, сестренка, — воскликнул Давид и рассмеялся, — у тебя хотдог на голове! — Марии Фернанде шутка не понравилась, и она принялась старательно подтыкать одеяло вокруг Джонленнона, хотя в этом не было необходимости. — Нена, тебе никогда не доводилось слышать голос у себя в голове?

— Нет, — ответила она сухо. — Я еще с ума не сошла!

— А ты не знаешь, какая часть человека возрождается после смерти?

— Кажется, мне что-то попадалось насчет этого.

— Может, это болезнь?

— Трудно сказать… Если хочешь, завтра что-нибудь разузнаю об этом. Приятных сновидений!

Оставшись в одиночестве, Давид стал смотреть в окно и размышлять.

«Я даже не хотел идти на эти танцы и вообще уходить собрался, когда Карлота потащила меня танцевать». — «Не говори чепухи, — возразил ему внутренний голос. — Ты только об этом и мечтал весь день, пока гонялся за броненосцем. Скажи спасибо, что жених один явился, а то бы…» — «Замолчи!» — «Как-то поживает команданте Насарио?» — «Заткнись!» — «Что-то сейчас поделывают полицейские в Чакале?» — «Замолчи, я тебе сказал!» — «Думаю, погони тебе не избежать». Давид вспомнил последние минуты перед полетом, выстрелы, с тревогой подумал об отце и со слезами на глазах повалился на подушку — ему, несчастному двадцатилетнему юноше, судьба подложила жирную грязную свинью.

Всю ночь Давида терзал внутренний голос, отчего голова у него разболелась, точно сжатая в огромных тисках. Он слышал, как его бессмертная часть разгуливает по мозгу, будто осматривая свои владения, и твердит ему, чтобы перестал дурака валять, что пора уж привыкнуть к ней, что все его страхи выеденного яйца не стоят. Она говорила с ним колким, уничижительным, властным тоном и уверяла, что ему уже никогда не избавиться от ее присутствия. Этот кошмар длился до самого утра и прервался лишь после того, как сестра потрясла Давида за плечо.