Любовная лихорадка - [2]

10

Зависть — могучее чувство. Бесчисленные кокотки барона, его изысканные манеры дали полную волю злоязычию санпаульцев. Кое-кто с научным рвением доказывает, что мужское население нашего города всегда склонялось к гомосексуализму. На самом деле это пришло позднее. Но неважно, к черту историческую достоверность. Так или иначе, был еще один город, на Юге, название которого лучше сохранить в тайне. Говорили, что санпаульцы толпами устремлялись как туда, так и в Кампинас.

Да Мата ехал неспешно, наслаждаясь окрестным пейзажем.

11

Годом раньше

Еще не высохли чернила на бумаге с Золотым Законом, еще негры весело плясали на площади перед церковью Матрис, как на двери гостиницы «Униан» была укреплена табличка из металла. Ни один негр не пожелал больше прислуживать, так что хозяину гостиницы пришлось делать все самому, из опасения потерять клиентов. «Газета» отметила этот факт, сообщив также, что в городе поселился доктор Луис Алвин, выпускник Медицинской школы Рио-де-Жанейро, специалист по общим заболеваниям. Временно принимает в гостинице «Униан» с 9 утра до 4 дня. Является по вызову в любое время суток. Холост.

12

Последнее лукавое слово породило в некоторых зависть и возбудило среди медиков корпоративный дух. И так как почти все они были республиканцами, Да Мата в очередном приступе печеночных колик воспользовался моментом, чтобы выказать нерасположение доктору Анжелу Симоенсу, ставшему его политическим противником. Он послал за Алвином. Так что всего через неделю после выхода Алвина на вокзальную платформу весь город уже относился к нему недружелюбно.

Двумя месяцами позже, когда Алвин прекратил приемы в гостинице и спешно вернулся в Рио, все эти события казались публике вполне логичными и объяснимыми. «Газета» порассуждала на эту тему в разделе светской хроники, но ошиблась. Статья заканчивалась иронической фразой: «Пусть врачи нашего города успокоятся — господину барону больше не на что рассчитывать».

13

Если бы «Газета» знала о том, как все было на самом деле! Но об этом знала только Анжелика да еще ласточка, однажды вечером присевшая на веранду баронского дома.

14

Преподобный Менделл, заядлый натуралист, исчислял количество ласточек, летавших над Кампинасом в 1889 году, двумя миллионами. Однако ни одна из них не умела говорить.

15

Безразличный к ласточкам, что выписывали у него над головой диковинные фигуры, Энрике де Барселос закрыл за собой дверь редакции «Диариу» (ни одна другая газета с ней не сравнится!) и направился к бару «Элой». Сегодня в промежутке между бильярдными партиями он со своими друзьями опять будет мечтать о республике без налогов и о счастье нации. Там, попивая херес и пильзенское, его уже ждали Шико Глисерио, Перейра Лима, Леополдо Амарал, Кампос Салес, а может, и Жулио Мескита. До утра Бразилия будет сто раз построена и перестроена, словно пазл из кубиков. И как жаль, что днем надо возвращаться к своим прямым обязанностям!

16

Пресса сообщала, что в Минас-Жерайсе женщина понесла наказание, поскольку сообщила судье, что соблазнила освобожденного негра. Барселос полагал, что революция не может считаться полноценной без эмансипации женщин. Алберто Фариа, молодой человек двадцати лет с длинными ногтями, опирался в своих выводах на «18 брюмера Луи Бонапарта»[2]. Перейра Лима — на «Подражание Христу»[3].

Фариа: — Это возможно только после победы коммунизма.

Барселос: — Он еще нигде не победил.

Перейра: — И никогда не победит. Коммунизм нежизнеспособен, что подтверждает опыт Парижской коммуны. Только благодаря христианству установится равенство между мужчинами и женщинами. Но не раньше чем в 2000 году.

17

Беззаботная анонимная колонка в одной газете на следующий день высмеяла исторические рассуждения Перейры: «Кем станут женщины в 2000 году? Ха-ха! Капитанами, адвокатами, министрами и астрономами? И как с такими людьми делать революцию?»

18

Бурное разрастание кофейных плантаций вызвало приток разного народа из Европы. Среди них была и швейцарка Роза Бек. Она собиралась давать частные уроки, а также выйти замуж. Жара и тучи красной пыли, влетавшие в окна, вызывали у нее удивление. Хозяин булочной, у которого Роза остановилась, объяснил, что не припомнит такого жаркого февраля. Он также заметил, что, видимо, у нее начинается лихорадка: щеки порозовели, обложенный язык плясал во рту. Скоро у Розы началась рвота. Через два дня ее не стало.

19

Тут же заразился и девятилетний мальчик, покупавший в булочной хлеб для своей семьи. Он тоже умер от лихорадки: пожелтевшая кожа, рвота, белок в моче. Несколько дней спустя слег хозяин булочной. Затем — итальянец с улицы Бон Жезус. Однако город взволновался лишь тогда, когда оборвалась жизнь любимой дочери доктора Симоенса.

20

«И я заканчиваю, любимый мой, не надеясь получить ответ. Ты знаешь, я не могу пойти на риск открытой дружбы с тобой. Мне снятся дурные сны, я просыпаюсь вся в слезах, обессиленная. Непонятно, что это: грустные мысли или начало лихорадки. Иногда мне кажется: хорошо, если бы несчастье охватило весь город, чтобы император прислал сюда всех врачей страны. Твоя Анжелика».