Любовь в Золотом веке. Удивительные истории любви русских поэтов. Радости и переживания, испытания и трагедии… - [57]
А.И. Голицына
Ему вторит француженка, актриса Луиза Фюзиль, посетившая ее салон в 1806 году: «Княгиня, в знак особого ко мне расположения, спустилась несколько раньше, чем обычно. Я нашла, что портрет, который мне нарисовали, отнюдь не преувеличивал ее красоту. Прекрасные волосы, черные, как смоль, такие шелковистые и тонкие, падали локонами на приятно округлую шею; необычайно выразительное лицо было полно очарования: в фигуре и походке ее, весьма грациозной, была какая-то мягкая непринужденность; и когда она поднимала свои огромные черные глаза, у нее был тот вдохновенный вид, который придал ей Жерар в одной из своих прекрасных картин, где она была изображена. Когда я увидела ее в саду, она была одета в индийское кисейное платье, которое изящно драпировало ее фигуру. Она никогда не одевалась так, как другие женщины; при ее молодости и красоте эта простота античных статуй шла ей как нельзя более».
Князь Долгорувков погиб в 1808 году, во время войны со Швецией, через восемь лет княгиня вернулась в столицу и стала вести «открытый дом» — устраивала званые вечера (а вернее — ночи), принимала у себя весь Петербург. Петр Андреевич Вяземский писал о ней: «Не знаю, какова была она в первой своей молодости, но и вторая, и третья молодость ее пленяли какою-то свежестью и целомудрием девственности. Черные, выразительные глаза, густые темные волосы, падающие на плеча извилистыми локонами, южный матовый колорит лица, улыбка добродушная и грациозная: придайте к тому голос, произношение необыкновенно мягкое и благозвучное — и вы составите себе приблизительное понятие о внешности ее… вообще красота ее отзывалась чем-то пластическим, напоминавшим древнее греческое изваяние». При всем том княгиня вовсе не была «пустышкой», она занималась математикой под руководством знаменитого профессора Михаила Остроградского и в 1835 году опубликовала на французском языке исследование «Анализ силы». Эта книга была в библиотеке Пушкина.
Филипп Стэнхоуп, лорд Честерфилд, советовал сыну, кстати, также носившему имя Филипп, отправившемуся в Рим: «В каждом большом городе есть несколько таких дам — их положение, состояние и красота соединили свои усилия, чтобы обеспечить за ними главенство в свете. Им обычно случалось заводить любовные интриги, но при этом они никогда не переступали границ пристойного. Интриги эти учат как их самих, так и их поклонников хорошим манерам; если бы у них не было хороших манер, они никак не смогли бы соблюсти свое достоинство, и те же самые любовные связи, которые создают вокруг них некий ореол, неминуемо их бы унизили. Именно эти женщины решают вопрос о репутации человека и его месте в свете, точно так же, как министры и фавориты двора решают вопрос о его положении и повышении в чине. Поэтому, где бы ты ни находился, будь особенно любезен с теми, кому подвластен весь beau monde; их рекомендация — это паспорт, с которым ты можешь проникнуть во все сферы высшего света. Только помни, они требуют к себе неотступного и пристального внимания. Насколько это возможно, ты должен угадать и предвосхитить все их маленькие прихоти и причуды; суметь сделаться им полезным в их повседневной домашней жизни, быть готовым исполнять их мелкие поручения, выказывать знаки уважения их семьям и с видимым участием разделять все их мелкие огорчения, заботы и взгляды; они ведь всегда чем-то бывают заняты». Если бы Филипп Стэнхоуп-младший приехал в Петербург в начале XIX века, отец, несомненно, рекомендовал бы ему обратить самое пристальное внимание на княгиню Голицыну, а главное, сделать так, чтобы она обратила внимание на молодого человека.
Неизвестно, кто давал советы юному Пушкину, и давал ли их вообще кто-нибудь, но он действовал именно так, как рекомендовал лорд Честерфилд. Еще один из советов, который лорд дает сыну звучит так: «Настоящая бесспорная красавица, сознающая, что она хороша собой, изо всех женщин менее всего поддается такого рода лести: она знает, что этим ей только воздается должное, и не чувствует себя никому за нее обязанной. Надо похвалить ее ум — хоть сама она, может быть, и не сомневается в нем, она может думать, что мужчины держатся на этот счет иного мнения». А теперь прочитайте еще раз то стихотворение, которое приведено в начале главы. Не правда ли, оно написано в полном согласии с этим советом?
Кроме процитированного ранее мадригала, он пишет посвящение к оде «Вольность», адресованное Голицыной:
Княгиня славилась прогрессивными взглядами. В 1812 году в Москве она появилась на балу в Благородном собрании в сарафане и кокошнике, оплетенном лаврами, и Вяземский сразу же окрестил ее «возрожденной Марфой Посадницей». В 1815 году она составила записку о необходимости введения Конституции в России, за что получила прозвище constitutionelle (конституционной). Поэтому, неудивительно, что Пушкин надеялся заслужить ее благосклонность как вольнодумной одой, так и галантным посвящением.
