Любовь в отсутствие любви - [38]

Она плеснула виски в свою чашку с кофе. Бартл не стал отказываться, когда она предложила ему сделать то же самое.

— А кто такая Тэтти Корэм?

В прежние времена Мадж славилась своим гостеприимством и потрясающим даром рассказчика. К ней и сейчас нередко заглядывали бывшие коллеги — то ли в память о прошлых встречах, то ли из-за неосознанного чувства вины здоровых перед увечными. Каждому она находила прозвище, удивительное по своей меткости. Но сейчас у нее в голове все настолько перепуталось, что понять, о ком идет речь, было невозможно. Почтальон, которого поначалу окрестили Благородным мавром, в один прекрасный день превратился в Почтенного-как-бишь-его…

— Мы с ней поужинаем, разопьем бутылочку «Вальполичеллы».[43]

За разговорами незаметно пролетело утро. Порядком замерзнув в нетопленом доме и так и не дождавшись появления таинственной Тэтти Корэм, они отправились за покупками — есть в доме действительно было нечего. Лазанья, выглядевшая на картинке очень аппетитно (и главное, абсолютно безопасно для вставной челюсти Мадж), рыбный пирог и яблочный торт перекочевали в корзинку Бартла. Поскольку вечером их ожидал более обильный ужин, чем обычно, они решили зайти перекусить в ближайшем пабе, взяв пару пакетиков чипсов и, само собой, виски. Со стороны их можно было принять за семейную пару. Миссис Круден, сохранившая следы былой красоты, в темно-зеленом пальто, отороченном черным бархатом, и маленькой меховой шапочке смотрелась куда авантажней, нежели Бартл, чьи ботинки, потертая куртка и усыпанный перхотью свитер производили удручающее впечатление. В углу зала надрывался музыкальный автомат. Наши герои остановили свой выбор на креветках в корзиночке, политых чесночным соусом.

— Пальчики оближешь… Знаешь, Тэтти Корэм подавала большие надежды.

— Да-да, конечно, — поспешил согласиться Бартл.

Вернувшись домой, они решили вздремнуть. Все-таки не каждый день начинался с виски.

Проснувшись, Бартл понял, что дело плохо. Его трясло как в лихорадке, тело было липким от пота. Пришлось идти в душ (тоже целая эпопея). Наскоро сполоснувшись, он обследовал шкаф в надежде найти чистую рубашку. Таковой не оказалось, зато в спальне нашлось нечто подходящее, в полосочку, при ближайшем рассмотрении оказавшееся относительно свежим.

— Похоже, я заболеваю, — сообщила Мадж за чаем. — Этот чертов Патни с его вечной сыростью и бронхитом сведет меня в могилу. Постель всегда волглая. Однажды я летела куда-то, не помню куда, и мне попался милейший попутчик, священник. Мне очень понравилась одна его фраза. Он сказал, что нормальные люди по утрам не летают. В самую точку попал. Раньше все сидели по углам и никто никуда не рыпался. Вот в России, там все правильно сделали. Многие осуждали Эрика за его левые взгляды, но он считал, что Сталин поступил мудро, запретив свободное передвижение. Вон Колумб допутешествовался. Весь мир теперь лечится.

Бартл вдруг спохватился, что забыл позвонить насчет батарей.

— Непременно позвоню после чая. — И тут же забыл о своих словах.

Спускаясь по лестнице, он вдруг понял, что у него слипаются глаза. Краешком сознания отметил, что Мадж, скорее всего, и сама сочувствовала коммунистам. Впрочем, она права. Мы слишком много суетимся.

Он вспомнил, что давеча по дороге в Хайбери зачитался Рут Ренделл[44] и так увлекся, что проехал свою остановку и в результате на час опоздал в «Добрые друзья».

О чем они разговаривали со Стефани? Да ни о чем. Это вам не Босуэл с доктором Джонсоном.[45] Но спроси его кто-нибудь, не скучно ли ему с этой девушкой, Бартл бы страшно возмутился. Рядом с ней он отдыхал душой, легкая болтовня действовала на него умиротворяюще. Они заказали и съели жареные медальоны из свинины, шипящий бифштекс с рисом, приготовленный каким-то диковинным способом, огромную тарелку лапши по-кантонски и вяленые бананы. И зеленый чай — рядом со Стефани Бартлу не требовался алкоголь для бодрости.

Бартлу она казалась совершенством: приветливое бледное личико обрамляли рыжие кудри. За едой она рассказывала о событиях, которые успели произойти за то время, что они не виделись, и иногда позволяла Бартлу подержать ее за руку. Правда, все события касались либо работы, либо родственников. О своей личной жизни Стефани ни разу не проронила ни слова. Бартл изнывал от ревности, гадая, как она проводит вечера, но молчал. Он боялся, что в ответ на вопрос, что она делала, например, вчера после работы, услышит игривое (или смущенное): «Ах, мы ходили с моим другом в театр». Он был уверен, что друг есть, его просто не может не быть, и хорошо, если один, но предпочитал оставаться в неведении об этих счастливчиках. Лучше краткие встречи, чем никаких. Лучше быть добрыми друзьями, чем трагическими любовниками.

— Ну что мы все обо мне да обо мне, — спохватилась Стефани, так ничего о себе и не рассказав. Все больше про коллег по работе, о том, где кто отдыхал или где собирался провести выходные. Какая-то Сандра ездила на Ланзароте, что на Канарах, и вернулась дочерна загорелая. Черт, какое ему дело до какой-то Сандры! — А ты что поделывал? — вежливо поинтересовалась она.