Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [69]

А вилла действительно прекрасна, она находится в конце дороги, ведущей от гавани к скалистому возвышению на мысу. С обеих сторон морские волны, и Томас Манн может выбирать, с какой стороны купаться. А купается он ежедневно, перед завтраком он, Катя и их дети Элизабет и Михаэль берут полотенца, заходят в теплое море, потом вытираются и возвращаются на виллу. И уже через неделю глава семьи приходит в привычный рабочий ритм — после купания он садится за письменный стол и работает над романом «Иосиф и его братья». 13 июля он читает перед публикой фрагменты новой книги, стоит теплый вечер, цикады знойно стрекочут под кронами пиний. Его голос с трудом пробивается через гвалт насекомых. С тыльной стороны виллы Маннов специально сооружен небольшой подиум, там сидит Томас Манн на стуле, за ним его жена, а Эрика, его дочь, почтительно подает ему лист за листом. В саду внимает вся немецкая колония, в которую затесались Олдос Хаксли с женой. Здесь же брат Генрих с той самой Нелли Крёгер, которую Томас Манн в своем дневнике характеризует как «особенно ординарную», но семья есть семья, ничего не попишешь. Генриху немного стыдно за душевную простоту подруги, и он говорит брату — она, мол, ударилась головой незадолго до бегства из Берлина. А раньше была совсем другая. Кажется, что он сам верит в такую теорию (или просто старается угодить брату). Когда Нелли наливает себе пятую порцию крюшона и начинает спотыкаться, Генрих предлагает ей собираться домой.

Если не считать вечной пары Кати и Томаса Манн, то любовные констелляции этим жарким летом в Сонари довольно многослойны — к тому же мы знаем далеко не всё. Возьмем для начала Лиона Фейхтвангера, который чрезвычайно продуктивен не только в писательском деле, но и в сексе, о чем свидетельствуют его довольно специфические дневники. Помимо жены Марты, имеется секретарша Лола Зернау, последовавшая за ним из Германии, с которой он поддерживает интенсивные отношения. Кроме того, у него романы с Лизль Франк, женой Бруно Франка, которая живет напротив Томаса Манна, еще с Сашей Маркузе, женой Людвига Маркузе. Потом добавляется Ева Херман — а также разнообразные девушки из Санари и окрестных деревень.

А рядом кружится лесбийский хоровод, главную роль в котором играет Сибилла Бедфорд, живущая с вышеупомянутой Евой Херман, остальные участницы — Эрика Манн, Аннемари Шварценбах и жена Олдоса Хаксли Мария. Из Парижа на лето приезжают Хелен Хессель и берлинский врач Шарлотта Вольф. А главные скандалы обеспечивает американский писатель-путешественник Уильям Сибрук: на своей огромной вилле, напротив дома Хаксли, он удовлетворяет свои садомазохистские наклонности и подвешивает свою связанную подругу к потолку (Голо Манн какое-то время гостил у них и ему понравилось). А кто-то ненадолго приезжает в Санари этим летом: Генрих Манн и Нелли Крегер, Эрнст Толлер и Кристиана Граутофф, Арнольд Цвейг с Лили Оффенштадт, Бертольт Брехт и Маргарета Штеффин. И так далее. Только Клаус Манн остается одиноким. Он поверяет своему дневнику, что вечер за вечером ездит в Тулон, в портовые кабаки, в поисках какого-нибудь симпатичного морячка. «Боль одного лета» — так называется его рассказ об этом периоде в Санари. Да, все чувствуют эту боль. Это странное чувство, что ты как будто оказался в раю, но тебя сюда загнали принудительно. Когда гости ушли, а дети спят, Томас Манн садится в свой плетеный стул на террасе и смотрит на небо. Цикады уже умолкли. Снизу доносятся последние пенные вздохи моря. Над ним сверкают звезды. Томас Манн не понимает, как он, сын Любека и почетный гражданин Мюнхена, оказался в этой деревне на Средиземном море. У него в ушах звучат слова Готфрида Бенна, обращенные к его сыну Клаусу: «Не воображаете ли вы, что историю творят на французских курортах?» Он смотрит на небосвод и не знает, как ответить на этот вопрос. 25 августа им становится известно, что штурмовики СА ворвались на их виллу на Пошингер-Штрассе и всё там разгромили. И теперь они точно знают, что им нужна новая родина. В сентябре Томас и Катя Манн уезжают из Санари, чтобы надолго обосноваться в Цюрихе, и на этом заканчивается самый прекрасный период самого теплого, самого солнечного и самого храброго проекта совместной эмиграции в истории немецкой литературы.

*

Можно считать огромной удачей, если удалось сбежать от нацистов. Или наоборот: «Чем больше эмигрантов я узнаю лично, тем лучше я осознаю наше поражение», — пишет в дневнике Голо Манн. В эти летние дни он испытывает особую симпатию к дяде Генриху, потому что тот переносит свою судьбу «с завидным достоинством». В отличие от его отца, Томаса Манна, который, как кажется сыну, «по-дамски лелеет свою боль, обижен на весь мир».

*

«Какая мы странная семья! Когда-нибудь о НАС — а не о каждом в отдельности — напишут книги». Какие мудрые слова Клауса Манна, вернее — Клауса Генриха Томаса Манна, потому что все эти имена он видит в своем паспорте. В его полном имени содержатся имена и отца, и дяди — обоих героев. И он — настоящий Мапп, мужчина. Просто удивительно, как ему удается нести на своих плечах этот тяжкий груз. И что он способен так искренне любить их обоих, хотя они так давят на него своей славой.