Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства, 1929-1939 - [55]

Но священные недели заканчиваются с возвращением Гарбо из Швеции. Мерседес де Акоста снова хочет быть с ней и пытается объяснить это Дитрих: по ее словам, Гарбо — это «шведская горничная с лицом, тронутым божественным сиянием, которую интересуют только деньги, а еще здоровье, секс, еда и сон». Но она, мол, сотворила себе божественный образ этой женщины, «я люблю только того человека, которого выдумала, а не настоящего человека». Этот текст кажется Марлен Дитрих знакомым. Подозрительно похоже на то, как Йозеф фон Штернберг описывает свои чувства к ней. А тот тоже вернулся из Европы и усиленно ухаживает за Дитрих.

А когда она узнаёт, что ее любовница повсюду болтает о подробностях съемок со Штернбергом, которые она доверительно поведала ей под покровом ночи, терпению Дитрих приходит конец. Тут уж не до шуток, и она заканчивает свою лесбийскую короткометражку в Голливуде.

А вот Мерседес де Акоста, женщина, соблазнившая Грету Гарбо и Марлен Дитрих, теперь не знает отбоя от поклонников и поклонниц. (Трумен Капоте после войны очень впечатлится ее бурной сексуальной жизнью. Он придумает игру «международный хоровод» — как выстроить цепочку между определенными людьми через минимальное число постелей. Мерседес де Акоста будет в этой игре «козырем, который комбинируется с кем угодно, от папы Иоанна XXIII до Джона Ф. Кеннеди».)

*

21 января на премьере второй части «Фауста» в театре на площади Жандарменмаркт Альберт Эйнштейн сидит через два кресла от Бертольта Брехта. Кажется, культурный Берлин собрался в последний раз, чтобы увидеть Густафа Грюндгенса в его главной роли — Мефистофеля, демонического нашептывателя. Публика неистовствует, то ли от восторга, то ли от неожиданной и шокирующей актуальности выращивания нового человека, о котором пишет Гёте — «гомункула». Зрители аплодируют Мефистофелю, воплощению лицемерного зла, «агитатору из ада». Альфред Керр в рецензии для газеты Berliner Tagblatt пишет, что в Мефистофеле Грюндгенса проявляются «могучие силы души и разума». Да, «Грюндгенс всё больше походит на падшего ангела». Но он ошибается. Это не падение, а начало взлета Грюндгенса на театральный небосклон тридцатых годов. А Альфреду Керру, самому оригинальному критику Германии, уже через три недели придется покинуть страну — со сломанными крыльями.

*

Двадцать пятого января Йозеф Рот ночным поездом выезжает из Берлина в Париж, и это расставание навсегда. Но в отличие от всех тех, кто скоро впервые окажется во Франции, Роту уже хорошо знакома жизнь между стульев и наций, в дешевых пансионах Парижа. Он знает, каково день за днем питаться только багетами и грошовым вином. Когда ему удается заработать немного денег статьями и книгами, то всё, что он не успевает пропить, Рот отправляет либо в Вену, где его жену поместили в психиатрическую клинику «Am Steinhof», либо в Берлин, где живет Андреа Манга Белль, его возлюбленная, с двумя детьми. Она не еврейка, но у нее отец с Кубы, а черная кожа никак не облегчает жизнь в Берлине для нее и для детей. Она отправляется вслед за Ротом, сначала во Францию, потом в Швейцарию, в Цюрихе они встречают находящегося там проездом Клауса Манна, который так описывает встречу в дневнике: «Йозеф Рот (очень пьяный, монархист, чудак) с милой негритянкой».

*

Антивоенная книга Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» для нацистов — как красная тряпка для быка. А ее автор — в особенности. За день до прихода Гитлера к власти, то есть 29 января 1933 года, Ремарк, в прошлом году купивший себе дом в Тичино, садится с чемоданами в свою «лянчу» и без остановок едет от Берлина до самой швейцарской границы. Там идет снег, он показывает пограничникам паспорт, те с подозрением рассматривают документ (или ему это только кажется), потом пропускают его. Снегопад усиливается, но Ремарк чувствует, как с его плеч спадает тяжкий груз.

В Швейцарии он останавливается на первой же парковке и закуривает сигарету. Дым смешивается с падающими снежинками. Он плохо представляет себе будущее. Одно он знает точно — наконец-то будет что-то новое.

*

Тридцатого января 1933 года начинается гибель Германии, а молодой приват-доцент, доктор наук Дитрих Бонхёффер читает в этот день лекцию в зале Гумбольдтовского университета в Берлине на Унтер-ден-Линден и рассказывает о начале начал, то есть о сотворении мира. Точно посередине между ключевыми историческими зданиями, Рейхсканцелярией и Рейхстагом, он говорит, подумать только, о творении и падении. В тот момент, когда он доходит до Каина, который убивает брата и становится, по словам Бонхёффера, «первым разрушителем», Гинденбург назначает Адольфа Гитлера новым рейхсканцлером.

Бонхёффер между строк говорит и о начале Тысячелетнего рейха. «Бахвальство тем, что мы якобы хозяева нового мира, неизбежно оказывается ложью», — говорит он. По его словам, человек должен смириться с тем, что он не может всё начать заново, не может сотворить всё, что угодно. Это один из уроков грехопадения Адама и Евы. Бонхёффер обращается к нации, стоящей на роковом пороге. Со своей кафедры он предостерегает от веры в то, что человек может создать нового человека. Когда гонг извещает о конце лекции, Бонхёффер и его студенты выходят на улицу, где видят факельное шествие СА — штурмовики идут, торжествуя, к Бранденбургским воротам, чтобы отметить этот день. День, когда они верят в создание нового человека. Бонхёффер с ужасом в широко раскрытых глазах наблюдает за толпами людей в форме, с восторгом на лицах и факелами в руках, текущими по улице подобно лаве.