Любовь среди рыб - [38]

«Последствия»

а) Фред может сильно обидеться из-за злоупотребления его доверием. Обидеться на Сюзанну и на меня.

б) Фред простит меня, он тоже меня любит. Тогда мы сможем все объяснить Сюзанне. Или вместе преподадим ей хороший урок за то, что у нее возникают такие дурацкие идеи.

в) Фред ко мне равнодушен. Он разозлится на Сюзанну, а она на меня.

2) Я все оставлю при себе и уеду Я просто исчезну, ничего не сказав Фреду. Преимущество: я не нарушу условия договора и сохраню свое лицо.

Последствие: я никогда больше не увижу Фреда. Последствие: Это будет обидно мне, а может, и ему.

Лиза стала размышлять дальше. Но больше ей ничего в голову не приходило. Кроме:

«Невозможные возможности»

1) Отныне я Мара из Зволена в Центральной Словакии. Я могла бы часто ездить по делам в Берлин или в Грюнбах, это неважно. И если Фред когда-нибудь захочет познакомиться с моей семьей, придется либо изобретать препятствия, либо на несколько дней нанять себе семью. Преимущества: я смогу оставаться с Фредом. Отрицательные моменты: обман продолжится, я буду запутываться все больше. Кроме того, это очень трудно.

2) Я могла бы сказать, что Мара — моя сестра-близнец, которая теперь вернулась в Зволен. Но у меня, у Лизи, теперь есть время для Фреда, и я заступаю на смену.

Отрицательные моменты: А полюбит ли он Лизи? Ведь Мара гораздо лучше Лизи, разве не так? Раздвоение личности — сексуально ли это?

Записывая все это, Лизи немного успокоилась. Письмо еще с детства приносило ей успокоение. В этом она была похожа на Фреда. Вообще Фред! Фред…

Что обидело бы Фреда меньше — оскорбительный обман или молчаливое исчезновение? Несомненно, исчезновение, думала Лизи. Надо уехать, как бы это ни было больно. Пожертвовать собственной любовью из любви к Фреду: это было самым благородным вариантом. Единственной возможностью.

«Выводы»

Я должна искупить ошибку, отказавшись от любви к нему — именно из любви к нему.

Лизи торопливо собрала вещи. Желтое платье. Черный и белый бикини. Блокнот. Удивленной хозяйке комнаты она наплела что-то о безотлагательной и важной встрече в Берлине. Поблагодарила ее за прекрасную комнату и за мопед. Надела темные очки и пригнулась как можно ниже к рулю своего маленького красного «Пежо».

Она не вздохнула с облегчением, когда увидела щит с надписью «До новой встречи в Грюнбахе», потому что, честно говоря, была бы очень, очень рада, если бы Фред ее обнаружил, остановил и не дал сбежать. Но обратной дороги теперь для нее не было.

Она должна была принести эту жертву.

Даже если это, возможно, обидно для Фреда — она должна исчезнуть из его жизни, чтобы оградить его от еще большей обиды из-за правды.

24 июля

Почему всегда мне? Почему всегда одно и то же? Фред принялся было за уборку дома, то есть хижины, но эйфория того, первого раза никак не возникала.

Есть две вещи, хуже которых для меня ничего нет, думал Фред, ползая на коленях и отдраивая дощатый пол.

Первое — когда меня кто-нибудь обманывает. Это приводит меня в бешенство, но, правда, не более того.

Второе — когда кто-нибудь внезапно пропадает. Это делает меня беспомощным. Это почти убивает меня.

Древний страх быть покинутым — это чувство Фред мог вызвать в себе в любой момент. Да он и без вызова постоянно повторялся в его жизни. Сам Фред ни с кем не расплевывался. Он никогда не разрывал отношений. Фреда всегда покидали. Покинул отец. Покинул Курт, друг, с которым они в детстве проводили вместе каждую свободную минуту и который вдруг ни с того ни с сего перестал с ним играть. Покинула первая любовь Надя, с которой у него было свидание на автобусной остановке, и она, холодно помахав ручкой, уехала, а Фред бежал за автобусом. Покинула вторая его любовь Кати, которая — на его взгляд, совершенно беспричинно и не дав никаких объяснений, — в один прекрасный день просто больше не захотела иметь с ним ничего общего. «Но ты ведь на меня не сердишься?» — этот вопрос Фреду порой приходилось слышать годы спустя, и это косвенное признание в дурном поступке ничуть не умаляло, а наоборот, усугубляло старую обиду.

Последней его покинула Шарлотта. В один прекрасный день она вдруг пропала. И как он ни обвинял себя самого, как ни усматривал истинную причину в страхах и их постоянном возвращении, а все же ему всякий раз было больно.

Внезапно оказаться одному. С тех пор как отец исчез из моей жизни, этот страх так и живет во мне, думал Фред, орудуя у плиты проволочной щеткой. Для восьмилетнего венского ребенка семидесятых Берлин был где-то далеко, на другом континенте, за железным занавесом. А по другую сторону занавеса был я, и иногда мне кажется, что я все еще там, утыкаюсь носом в этот железный занавес. Когда мама уходила в магазин и иной раз задерживалась там дольше обычного, оттого что встретила кого-то и зашла в кафе, я чуть не умирал дома от страха. Мне было совершенно ясно, что теперь я остался совсем один, она наверняка тоже от меня сбежала — или попала под машину, или ее убили, затащив в какой-нибудь подвал, и полиция сообщит мне эту ужасную новость, или позвонят сами преступники, или меня придут забирать люди из детского дома и скажут: твоя мама, к сожалению, больше не вернется, она уехала, ее нет, она умерла, навсегда, навеки, — и я больше не способен был ни думать, ни делать что-нибудь, даже плакать не мог из-за оцепенения, я просто сидел, одеревеневший, у меня стыли руки и ноги, и в голове тоже не было ни кровинки. И только когда в замочной скважине шебуршал ключ, в прихожей ставилась корзинка с покупками — вот тут и прорывались наружу мои горячие слезы, я размазывал их по щекам и выбегал в прихожую, бросался к маме на шею, она была такая теплая, такая мягкая и живая. Тут. Для меня. Вокруг меня.