Любовь среди рыб - [23]
— Значит, вы лимболог, — сказал он хрипловато.
— Лимнолог, — засмеялась Мара. — Это наука о водных процессах. То есть, если быть цовсем точной, наука обо всех биологических процеццах, которые цовершаются в экоцистеме внутренних вод.
— В экосистеме, — поправил Фред скорее в качестве предложения, а не из «вцезнайства».
— Да-да. В экоцистеме, — без колебаний подтвердила Мара. — Если быть цовсем точной, я цтудентка. На уцовершенствовании. А эта хижина ваша?
— Да, — сказал Фред немного сконфуженно. И вскоре добавил: — То есть, если быть совсем точным, не моя. Моей подруги. То есть одной подруги. Строго говоря, знакомой. По профессии и все такое.
— Клацно.
— Клацно?
— Клацная хижина.
— Ах, вот вы о чем. Да.
— Для меня было бы непоцтижимо прекрацно иметь такую хижину. Прямо у озера. Удобно для иццледований. А то на мопеде долго ехать.
— Ну еще бы, — сказал Фред. — Конечно, смотря откуда едешь.
— Да, — вздохнула Мара.
Фред собрался с духом.
— А вы издалека?
— Из Грюнбаха.
— Живете в Грюнбахе?
— Только сейчас, во время учебы. Цнимаю комнату. А вы любопы-ы-ытный!
— Простите. — Больше Фреду ничего не приходило в голову. Он чувствовал себя зажатым.
Однако тишина, установившаяся между Альфредом и Марой, отнюдь не была тягостной. Наконец Мара встала.
— Пить хочецца. У вац не найдется цтакана воды?
— Воды? Ну конечно. Простите, что сам не подумал. Идемте.
Фред направился к хижине, исследовательница за ним. Фред указал на скамью перед дверью:
— Садитесь, пожалуйста.
Он взял два стакана и пошел к роднику за хижиной. Когда он вернулся с полными стаканами, Мара что-то читала на листке бумаги. И быстро положила его на стол.
— Простите. Подняла с земли. Лежал под цтолом.
Фред взглянул на бумажку. То был один из листков, которые он исписал в последние дни. Фред слегка испугался, что Мара могла там вычитать. Для поправки ущерба он решил сам зачитать текст вслух. При этом немного запинался, потому что сам с трудом разбирал свой почерк.
— «Я часть этого мира. Я врос в него».
Дальше внизу было написано — еще более неразборчиво:
— «Я не могу писать о жизни так, как исследователь препарирует лягушку».
И еще ниже — совсем каракулями:
— «Все дело в реальности действительности».
— Вот еще листок, — сказала Мара, протягивая его Фреду, который с трудом разобрал:
— «Я висел на волоске и нацарапал что-то на песке».
— Плохой язык, — заметила Мара.
Фред смущенно кивнул. Потом разобрал еще одно четверостишие:
— Да вы цочиняете стихи! — удивленно воскликнула Мара.
Фред пристыженно улыбнулся:
— Нет-нет, я не сочиняю.
— Да это же непоцтижимо красиво!
— Что-то сомневаюсь.
Мара встала.
— Цпасибо за воду. Чудецная вода!
Фред нашел, что она очень грациозна. И вдруг понял, кого она ему напоминает. Русалку! Ту самую русалку, которую он видел на татуировке Августа. Фред мечтательно улыбнулся. Русалка…
Мара помахала рукой. Да, грациозная, подумал Фред, это верное слово.
— До цвидания, — сказала русалка со своим очаровательным акцентом.
Подхватила свою маску для подводного плавания, вошла в воду, надела маску и медленно поплыла к другому берегу. Фред провожал ее взглядом, пока она не скрылась из поля зрения за краем бухты.
Мара ни разу не оглянулась.
15 июля
Фред проснулся чуть свет. Поворочался с боку на бок, но больше не смог уснуть. Пошел к машине, чтобы посмотреть, который час. Других часов у него не было. Почти половина пятого. Идиотизм, конечно, подумал Фред. А если бы было четыре? Или шесть? Это бы что-нибудь изменило? Птицы пели очень громко. Почти горланили. И рыбы плескались, хватая насекомых с поверхности воды. От их трапезы по воде расходились круги. В лесу потрескивало и шуршало. Это лесное зверье кралось сквозь чащу, олени, лисы, медведи, кто его знает.
В лакомой тяжести полуденного зноя на озере было куда тише.
Фред растопил плиту, чтобы сварить кофе. Он наслаждался теплом и уютом хижины. В восемь часов состоялось грандиозное выступление солнца из-за горного массива. В половину девятого Фред уже плыл на середине озера. Может, сегодня Мара ведет свои исследования у другого берега? Он не видел ее и в принципе не страдал от этого. Но она бы не стала помехой его уединению.
В одиннадцать Фред съел последний ломоть хлеба и последний кусочек сыра. От Августа не было никаких известий. И от Мары никаких следов. Может, это была туристка, а его просто разыграла. Внешне она была совсем не похожа на исследователя. С другой стороны, Конрад Лоренц или Ганс Хасс в плавках тоже мало смахивали на ученых.
Во второй половине дня Фред решил съездить в Грюнбах. Ведь теперь он мог не зависеть от продовольственного снабжения Августа. И уже не смог бы возместить ему затраты на покупки. Наличные закончились, Фреду были необходимы банкомат и магазин.
Фред собрал свой дневник на клочках бумаги, чтобы отправить его по почте Сюзанне. Когда она это прочтет, наконец поймет, что больше он не хочет писать. Не может больше писать.
Фреду было приятно сидеть в машине и знать, что он может поехать куда вздумается. Он удивился, как основательно восстановили дорогу за такое короткое время. В лесных дорогах у австрийцев не к чему было придраться.
Гилад Ацмон, саксофонист и автор пламенных политических статей, радикальный современный философ и писатель, родился и вырос в Израиле, живет и работает в Лондоне. Себя называет палестинцем, говорящим на иврите. Любимое занятие — разоблачать мифы современности. В настоящем романе-гротеске речь идет о якобы неуязвимой израильской разведке и неизбывном желании израильтян чувствовать себя преследуемыми жертвами. Ацмон делает с мифом о Мосаде то, что Пелевин сделал с советской космонавтикой в повести «Омон Ра», а карикатуры на деятелей израильской истории — от Давида Бен Гуриона до Ариэля Шарона — могут составить достойную конкуренцию графу Хрущеву и Сталину из «Голубого сала» Владимира Сорокина.
Коллекции бывают разные. Собирают старинные монеты, картины импрессионистов, пробки от шампанского, яйца Фаберже. Гектор, герой прелестного остроумного романа Давида Фонкиноса, молодого французского писателя, стремительно набирающего популярность, болен хроническим коллекционитом. Он собирал марки, картинки с изображением кораблей, запонки, термометры, заячьи ланки, этикетки от сыров, хорватские поговорки. Чтобы остановить распространение инфекции, он даже пытался покончить жизнь самоубийством. И когда Гектор уже решил, что наконец излечился, то обнаружил, что вновь коллекционирует и предмет означенной коллекции – его юная жена.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Маленький комментарий. Около года назад одна из учениц Лейкина — Маша Ордынская, писавшая доселе исключительно в рифму, побывала в Москве на фестивале малой прозы (в качестве зрителя). Очевидец (С.Криницын) рассказывает, что из зала она вышла с несколько странным выражением лица и с фразой: «Я что ли так не могу?..» А через пару дней принесла в подоле рассказик. Этот самый.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имение Ривертон, Англия, 1924 год. Известный поэт покончил с собой во время вечеринки в честь летнего солнцестояния. Свидетелями были только две сестры-аристократки: обаятельная и жизнерадостная Эммелин, и красивая, умная, страстная Ханна. Одна — преклонявшаяся перед ним, другая — бывшая по слухам его любовницей. С тех пор сестры никогда не разговаривали друг с другом. Что же произошло на самом деле? Правду знала лишь горничная Грейс Ривз, всю жизнь пытавшаяся забыть события той ночи. Но семьдесят лет спустя, когда кинорежиссер из Голливуда решила снять фильм о произошедшем, старые воспоминания пробудились, и хранимые секреты начали открываться…
Во время пикника на семейной ферме шестнадцатилетняя Лорен Николсон становится свидетельницей шокирующего преступления – ее мама Дороти убивает человека. Спустя пятьдесят лет эта история по-прежнему беспокоит героиню. Кем был тот человек и почему мама так поступила? Лорен понимает, что может упустить последний шанс узнать правду, и принимается искать ответы в прошлом Дороти. Она идет по следам незнакомцев, встретившихся когда-то в истерзанном войной Лондоне, чтобы понять, как их судьбы связаны с судьбой ее матери.
Читатели уже знакомы с героями первой части романа – четырьмя подругами и дочерью одной из них. Кульминационный момент «Кружево-2» – похищение Лили во время ее поездки в Турцию. Похититель и цель преступления окажутся очень неожиданными.Продолжение романа «Кружево». Главные герои – Лили, молодая кинозвезда, и ее мать Джуди Джордан, с которой наконец-то она встретилась в конце первой книги. Присутствуют и три школьные подруги Джуди, судьба которых подробно прослеживается в первой части романа. Все они – преуспевающие элегантные женщины.
Корнуолл, 1933 год. Элис Эдевейн живет в красивом поместье вместе с семьей. Дни текут привычной чередой, а идеальному миру, лишенному забот, ничто не угрожает. Но однажды случается непоправимое – таинственно исчезает Тео, младший брат Элис. А вскоре после этого находят бездыханное тело друга семьи. Что это – самоубийство или преступление? И если самоубийство, то могла ли причиной стать пропажа Тео?В 2003 году детектив Сэди Спэрроу оказывается в Корнуолле. Гуляя по лесу, она случайно обнаруживает заброшенный дом – тот самый, в котором произошла трагедия.