Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - [49]

Вскоре узкая полоска света появилась ниже по течению, расширяясь в нежный летний рассвет. Птицы запели вокруг. На маленьких помостах перед хижинами появились домочадцы: женщины, почесывающие головы, встряхивающие одеяла, голые дети. Они спускали лестницы из шкур и палок. Две или три женщины с глиняными горшками в руках направились к реке, чтобы набрать воды. Они задрали одежды до пояса и вошли в воду глубоко, по самые бедра.

Из своего укрытия Рип видел всю деревню как на ладони. Хижины тянулись одной линией вдоль берега — на полмили или чуть меньше. Всего около пятидесяти, все одного размера и формы — глиняные мазанки с крышами из шкур, казавшиеся крепкими и добротными. Не менее дюжины челноков лежали на илистых отмелях. Одни были выдолблены из стволов деревьев, другие напоминали плетеные корзины, покрытые шкурами. Люди были белокожи и светловолосы, но косматы, и передвигались они вприпрыжку — будто дикари. Говорили они медленно, нараспев, словно лишенная письменности раса, сохранность знания которой зависит от устной традиции.

Слова казались знакомыми, но неразборчивыми. Больше часа Рип наблюдал за деревней, которая пробуждалась и начинала свои обычные ежедневные дела, — видел, как подвешивались над огнем котелки, как мужчины спускаются к лодкам и что-то по-рыбацки глубокомысленно бормочут над ними; видел, как дети карабкаются по столбам к отхожим местам внизу, — и, кажется, впервые в жизни он не знал, что ему делать. А затем, собрав всю решимость, на какую только был способен, зашагал к деревне.

Его приближение произвело молниеносный эффект. Женщины в панике похватали детей и все разом кинулись к лестницам. Мужчины у лодок бросили возиться со снастями и неуклюже стали взбираться на высокий берег. Рип улыбался и шел дальше. Мужчины сбились в кучу и не выказывали ни малейшего желания двигаться с места. Рип поднял сжатые ладони и дружески потряс ими в воздухе — он видел, как это делают боксеры, выходя на ринг. Косматые белые люди не подавали признаков узнавания.

— Доброе утро, — сказал Рип. — Это Лондон?

Мужчины удивленно переглянулись, а один глубокий старик с белой бородой слегка хихикнул. После мучительно долгой паузы предводитель кивнул и сказал:

— Лоннон.

Потом они опасливо стали окружать его, пока, осмелев, не подошли совсем близко, и начали щупать его диковинную одежду, постукивая ороговелыми ногтями по его мятой рубашке, дергая запонки и пуговицы. Женщины тем временем повизгивали от возбуждения на крышах жилищ. Когда Рип посмотрел на них и улыбнулся, они нырнули в дверные проемы и выглядывали на него из сумрачных недр. Он чувствовал себя на редкость глупо, и у него сильно кружилась голова. Мужчины тем временем принялись обсуждать его. Они присели на корточки и начали спорить — без воодушевления или убежденности. До него долетали обрывки фраз — «белый», «черный хозяин», «обмен», но по большей части их жаргон был лишен смысла. Рип тоже присел. Голоса взмывали и опадали, будто песнопения. Рип зажмурился и предпринял отчаянное усилие, чтобы проснуться, пробудиться от этого нелепого кошмара.

— Я в Лондоне, в тысяча девятьсот тридцать третьем году, остановился в отеле «Ритц». Вчера вечером я слишком много выпил у Марго. В будущем надо поостеречься. На самом деле ничего страшного. Я в «Ритце», в тысяча девятьсот тридцать третьем.

Он повторял это снова и снова, отрешив чувства от всех внешних впечатлений, принуждая свою волю устремиться к здравомыслию. Наконец, полностью убедив себя, он поднял голову и открыл глаза… раннее утро над рекой, скопище мазанок, круг бесстрастных варварских лиц…

II

Не стоит думать, что тот, кто перескочил через пять сотен лет, станет обращать большое внимание на смену дней и ночей. Как часто прежде во время своего беспорядочного чтения Рип наталкивался на фразы вроде «С той поры время утратило для нее реальность». Наконец он понял, что они означали. Какое-то время он жил под охраной среди лондонцев. Те кормили его рыбой, грубым хлебом и угощали хмельным, тягучим пивом. Часто в предвечерний час, закончив дневные труды, женщины деревни собирались вокруг него и жадно и пристально наблюдали за каждым его движением, порой нетерпеливо (однажды к нему подобралась осанистая молодая матрона и внезапно дернула за волосы), но по большей части застенчиво — готовые захихикать или разбежаться врассыпную при любом необычном движении.

Этот плен, возможно, продлился немало дней. Он чувствовал несвободу и инаковость — и ничего больше.

Затем последовали иные впечатления: прибытие «хозяина»; день общего возбуждения в деревне; появление большой моторной лодки с тентом и флагом; команда щеголеватых негров, одетых в мундиры из кожи и меха, несмотря на разгар лета; негритянский капитан, отдающий приказы тихим надменным голосом. Лондонцы притащили мешки из своих хижин и разложили на пляже вещи, которые они раскопали среди руин, — детали механизмов и украшения, фарфоровые черепки, стекло и элементы резной каменной кладки, ювелирные изделия и бесполезные куски каких-то предметов, подходящие, как они надеялись, для торговли. Чернокожие сгрузили на сушу тюки плотной материи, кухонную утварь, рыболовные крючки, лезвия для ножей и топоров. Последовали обсуждение и обмен, а потом находки с раскопок перекочевали на борт катера. Рипа вывели вперед, представили, повертели и осмотрели со всех сторон, затем тоже препроводили на катер.