Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - [187]

Каждый школьный дом, конечно, претендует на звание лучшего и, по всей вероятности, гипнотизирует сам себя, заставляя поверить в это, но имеется у нас один Дом, который являлся более уникальным, более высокомерно-уверенным в себе, более самодостаточным, чем любой другой. В этом Доме есть свой непомерно раздутый перечень правил, которые посторонние воспринимают с насмешкой или негодованием. Его обитатели изъясняются преимущественно на собственном сленге, имеют множество сложных ритуалов и отличаются прежде всего непоколебимым презрением к военной подготовке и всему, что с ней связано. Ораторское искусство, в котором изощрялись чины из военной инспекции, оставляло их равнодушными, и даже в эти дни, когда по всей стране господствовал милитаризм, когда на прославленных спортивных площадках колледжа Крайст-Черч в Оксфорде рыли окопы солдаты, они продолжали демонстрировать свое ожесточенное презрение. А потом появился Росс. Префект и превосходный спортсмен, блиставший по многим предметам в своем классическом шестом, в глазах соучеников он оставался совершенным ничтожеством, пока, вернувшись в начале пасхального семестра, не оказался возведенным в звание главы своего Дома — ныне деморализованного и лишившегося прежнего чванства.

Ему пришлось взять все управление Домом в свои руки, и очень скоро он заявил о себе. Он прекратил поставки кондитерских изделий, организованные временным начальством; он отменил наряды на уборку клубных и концертных помещений — без какого-либо разрешения от сестры-хозяйки. Он поднял Дом почти что на прежнюю высоту и сам очень вырос во мнении своих соучеников, поскольку люди любят, когда все содержится в порядке, если этот порядок организован правильно.

Первые три недели все шло хорошо — даже слишком хорошо. Но как-то в понедельник вояки организовали смотр факультетских взводов. Росс произнес короткую резкую речь и, как и в большинстве своих выступлений, сказал гораздо больше, чем хотел:

— Смирно, и всем слушать меня. Все, что вы до сих пор делали на построениях, было совершенно чудовищным. Я в жизни не видел такого построения — просто какая-то жалкая кучка бойскаутов. Скажу вам вот что: если вы думаете, что этот Дом всегда демонстрировал отвратительную расхлябанность и это оправдывает вашу нынешнюю отвратительную расхлябанность, то вы ошибаетесь так, как никогда в жизни. Я заставлю вас работать до седьмого пота, и вы, голубчики, пропотеете у меня до самых костей! Все ясно?

И он приказал взводу построиться.

Ученики воззрились на него с нескрываемым изумлением и отвращением и приступили к выполнению команд со своей обычной небрежностью.

На смотре по обмундированию, который состоялся в следующий вторник, Дом, как обычно, блистал потускневшими пуговицами, заляпанными грязью ботинками и несмазанными винтовками с заедавшими затворами. И весь следующий день взвод занимался устранением недостатков.

Так оно и продолжалось, и постепенно Дом начал уступать силе личности своего главы и даже достиг, хоть и не без угрюмого ворчания, определенных успехов, но через несколько дней после факультетских соревнований произошло неожиданное событие, которое изменило положение вещей.

Как-то раз днем Росс сидел в комнате старост и читал, когда в помещение ворвался Стюарт, одетый в тренировочную форму, довольно грязный и, очевидно, только что вернувшийся с пробежки.

Стюарт был капитаном команды бегунов и, по мнению знатоков, находился в тройке фаворитов предстоящего забега на пять миль — и даже претендовал на первое место.

Он сел на подоконник и начал лениво отколупывать засохшую на коленях грязь. Затем он поднял глаза.

— Ро-о-осс, — сказал он, растягивая слова, как это всегда делали префекты и старосты. — Полагаю, ты осознаешь, что устроил всему Дому адскую жизнь со своей солдатчиной?

Росс ничего не ответил на это, но положил книгу на стол, аккуратно отметив место, где прервался. После паузы Стюарт продолжил:

— У Дома нет ни времени, ни желания заниматься вашей муштрой от заката до рассвета. Понятно, на наших футболистов не стоит и надеяться, но зато у нас чертовски хороший шанс в пятимильной гонке. И мы не собираемся его упускать, играя в солдатики.

Росс по-прежнему ничего не говорил, только уголки его рта подрагивали.

— Приведу тебе пример: сегодня я велел юному Мерривейлу отправляться на тренировку, а он ответил, что должен хорошенько отполировать свой штык и показать тебе, потому что вчера штык, видите ли, был ржавым. Я, конечно, сказал, что все с тобой улажу, но как я могу привести команду в приличную форму, если им постоянно будут мешать твои растреклятые штыки.

Росс наконец соизволил ответить:

— Мне жаль тебя разочаровывать, но штык Мерривейла должен быть отполирован, прежде чем он отправится на пробежку.

Стюарт был искренне поражен.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что считаешь свое чертово взводное построение важнее пятимильной гонки?! — воскликнул он.

— Ты изложил это довольно грубо, — протянул Росс, — но суть, я полагаю, ты уловил.

Тут Стюарт вышел из себя.

— Есть кое-что, о чем ты забыл, — сказал он. — Извещаю тебя официально, что я отказываюсь тренировать команду в условиях, когда ты все время ставишь мне палки в колеса. Кроме того, я сам староста и имею право не бежать, если я этого не хочу. Если ты не прекратишь свою солдатчину, я не буду принимать участие в забеге на пять миль.