Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - [139]

Вскоре появился капитан судна и заговорил по-гречески. Клиенты Подпольной дороги сидели, боясь шелохнуться, и ловили каждое слово, пытаясь что-то понять.

— У этого парня есть корабль, который нас может забрать.

— И куда нас повезут?

— А, в какое-то место. Похоже, их больше интересуют финансы, чем география.

Была заключена сделка. Капитан ушел, и смотритель Подпольной дороги по очереди объяснил каждой языковой группе, что в планах произошли некоторые изменения.

— Не волнуйтесь, — говорил он. — Просто молчите. Все хорошо. Мы позаботимся о вас. Вы все попадете туда, куда хотите, вовремя. Все, что вам нужно, — это двигаться быстро и тихо, когда вам скажут.

И с наступлением темноты безропотную пеструю группу быстренько затолкали по сходням на борт шхуны. Даже обитатели Ноевого ковчега не могли быть хуже осведомлены о целях своего путешествия. Корабль явно не был предназначен для подобных грузов. Их отправили вниз, в темный трюм; люки были задраены; до них доносились звуки, которые ни с чем не перепутаешь: вот отсоединили трап, отдали швартовы; вот запустился вспомогательный дизельный двигатель; вот ставят паруса; вскоре они вышли в открытое море в очень скверную погоду.

Это история о летних каникулах, легкое чтиво. Худшими испытаниями, доселе выпавшими на долю ее героя, были некоторые бытовые неудобства и сомнения интеллектуального порядка. Здесь неуместно описывать глубины падения, агонии и отчаяния, которые ожидали Скотта-Кинга в последующие несколько дней его жизни. Даже для музы комедии, этой легкомысленной бездельницы в сонме небесных сестер, которая так много знает о человеческой натуре и способна найти почитателей в любой компании и приют за каждой дверью, — даже для нее есть запретные места. Так что, оставив Скотта-Кинга в открытом море, встретимся с ним, когда он, прискорбно изменившийся, наконец попадет в порт. Люки отдраены, августовское солнце кажется прохладным и утомленным, средиземноморский воздух по-весеннему свеж, когда он наконец выбирается на палубу. Его ждут солдаты; его ждет колючая проволока; ждет грузовик; проезд по песчаной местности, еще больше солдат, больше проволоки. Все это время Скотт-Кинг провел в каком-то странном оцепенении. И очнулся лишь в палатке, сидя совершенно обнаженным перед мужчиной в тренировочной форме цвета хаки, постукивающим его линейкой по колену.

— Слушайте, док, а я ведь знаю этого человека!

Он вглядывается в лицо, которое кажется смутно знакомым.

— Вы же мистер Скотт-Кинг, не так ли? Что вы делаете среди этого сброда, сэр?

— Локвуд! Боже милостивый, ты был в моем греческом классе! Где это я?

— Пункт номер шестьдесят четыре, лагерь нелегальных еврейских иммигрантов, Палестина.

На третьей неделе сентября педагоги и ученики вновь собрались под крышей Гранчестера. В первый вечер семестра Скотт-Кинг сидел в комнате отдыха и вполуха слушал, как Григгс рассказывает о своей поездке за границу.

— Когда ненадолго уезжаешь из Англии, это дает возможность по-новому взглянуть на вещи. А чем занимались вы, Скотти?

— О, мне особо нечего рассказать. Я встретил Локвуда, помните его? Так грустно, он ведь был первым кандидатом на получение стипендии Баллиола. Но ему пришлось пойти в армию.

— А я думал, он до сих пор служит. Как типично для старины Скотти — мы не виделись восемь недель, и все, что он может рассказать, — что встретился со своим лучшим учеником. Не удивлюсь, если выяснится, что вы и сами работали не разгибая спины, старый штрейкбрехер.

— По правде сказать, я чувствую себя немного désoeuvré[181]. Мне придется подыскивать новую тему.

— Вы наконец-то разделались со стариком Беллориусом?

— Да, и думаю, окончательно.

Позже за Скоттом-Кингом послал директор школы.

— Вы знаете, что в этом году набор в классические классы на пятнадцать человек меньше, чем в прошлом семестре?

— Я предполагал, что так и будет.

— Вам известно, что я и сам поклонник великих древних. Я скорблю об их забвении так же, как и вы. Но что же нам делать? Родители больше не заинтересованы в создании «полноценного человека». Они желают подготовить своих мальчиков к работе в современном мире. Вряд ли их можно винить, не так ли?

— Конечно можно, — сказал Скотт-Кинг. — Я могу их винить и делаю это.

— Я не устаю повторять, что вы здесь гораздо более важный человек, чем я. Невозможно представить себе Гранчестер без Скотта-Кинга. Но приходило ли вам когда-нибудь в голову, что может наступить такое время, когда в классических классах вовсе не останется учеников?

— О да, приходило. И даже очень часто.

— Я собирался предложить вам… Не рассмотрите ли вы возможность взять какой-то другой предмет помимо классических? Историю, например, а еще лучше — экономическую историю?

— Нет, директор.

— Но знаете, тогда мы скоро можем оказаться в своего рода кризисной ситуации.

— Да, директор.

— И что же вы намерены делать тогда?

— С вашего разрешения, директор, я останусь здесь до тех пор, пока хотя бы один мальчик захочет читать классику. Я думаю, что очень непорядочно учить мальчиков лишь тому, что годится для современного мира.

— Это недальновидное суждение, Скотт-Кинг.