Любовь со всеми удобствами - [27]

– Нет! – практически выкрикнула Катерина, и Клаус поперхнулся своей же ломаной фразой.

– Вас ист дас? – поинтересовался он, хорошенько прокашлявшись.

– Пошли пить кофе! – скомандовала ему Катерина, и он побежал за ней вприпрыжку, размахивая очередными изысками, которые принес из своего трейлера.

Карпатов нервно смял окурок в горшке с цветком и задернул занавеску на мансардном окне. Ему уже спокойно покурить в собственном доме нельзя! Эта Синеглазка орет, как отставной солдат, которому отдавили яйц… М-да. И чего она орет? Небось собирается обвинить его в очередных домогательствах. Будет кричать, что он покушался на ее невинность, раздевая своим взглядом?! Нельзя ее раздевать, тьфу, нельзя к ней подходить ближе чем на километр. Она уедет через две недели, а ему тут оставаться и работать еще целый месяц. Не хватает только того, чтобы местные жители обозвали его маньяком и стали пугать им своих малых деток. Не хватало того, чтобы он стал пугалом!

А кстати, вот и оно, его дорогое пугало, посреди огорода из сорняков. Сейчас Синеглазка помашет ему рукой и отправится в сад пить с этим иностранным придурком вязкую гадость под названием кофе. Так, помахала, отправилась. Карпатов плотнее завесил щелку и сел за стол. Давненько он не косил свои сорняки. А ведь надо бы, совсем зарастает газон, превращаясь в непроходимое поле. Впрочем, пусть оно так и останется непроходимым, больше шансов на то, что Синеглазка до него не доберется. Но, с другой стороны, с какой стати он должен ее бояться?! Завтра же пойдет и скосит всю траву. И уберет в сарай чучело, к которому она питает такую нежную привязанность. Или не уберет, пусть уж лучше она питает привязанность к чучелу, а не к немцу.

Это он не ревнует. Он нисколько не ревнует. Он опасается за свободу иностранца, которого Синеглазка в мгновение ока может обвинить в маниакальных пристрастиях. Немец неопытный, широту души и коварства русской бабы не знает, нужно ему помочь отделаться от Синеглазки.

Ага! Карпатов снова приник к щелке, которую проделал в занавесках, как только услышал хриплый голос Захара. И этот здесь! Что он притащил ей на этот раз? Писатель забылся и высунулся в окно. Ничего особенного, лукошко ягод. Нашел, чем подкупить жестокое сердце красавицы! Отлично, сейчас он и сам станет жестоким.

Карпатов усмехнулся, наблюдая за тем, как наливались кровью глаза Захара при виде довольного немца.

«Вертихвостка! – пробормотал Карпатов и потянулся за сигаретами. – Собрала вокруг себя мужиков и издевается над ними!» Но он не такой дурак, как эти два. Он сразу раскусил ее вредную сущность и сумел подавить в себе зарождающееся чувство. А что, собственно, у него зарождалось? Да ничего! Синеглазка ему немного нравилась, да и только. Целуется она хорошо, приятно. С другой стороны, как-то неактивно, как будто с бревном целуешься. Вот и сейчас сидит за столом, как баба на чайнике, уставилась на Захара и лыбится из последних сил. Бедный немец весь извелся, тряся пустой чашкой. Нет, она точно коварная авантюристка с королевскими замашками! Ни шагу к ней на сближение, ни слова. Карпатов отпрыгнул от окна, Катерина поднялась для того, чтобы проводить Захара до калитки. Немец так и продолжал сидеть с пустой чашкой, ожидая ее возвращения.

– Спасибо за ягоды, Захар, – Катерина открыла калитку, – только мне ничего от тебя не нужно. Ты хороший парень, честное слово, но, говорят, у тебя своя девушка есть, Оксана.

– Мало ли что говорят, – заявил Захар, глядя ей в глаза, – а ты не слушай! Я к тебе, Катерина, вечером приду, жди.

– Не нужно вечером, – испугалась она. – Не приходи, я тебя ждать не буду.

– Врешь, – прошептал Захар, наклоняясь к ее лицу, – будешь. – Но Катерина быстро отстранилась от него и бросила мимолетный взгляд на мансарду. Писатель курил и стряхивал пепел в цветы.

– Говорю, не буду, значит, не буду, – буркнула она, выпроваживая гостя на улицу. – Нет, это надо же, свинство какое! – не выдержала Катерина, заперев за Захаром калитку. – Того и гляди, сожгут дом среди бела дня! У! – И она зло погрозила маленьким кулаком Карпатову.

От неожиданности тот поперхнулся и проглотил окурок.

– Вот ведьма! – рассердился Карпатов, отплевываясь и хватая графин с водой. – Мало ее сжечь! – Окурок, хоть был и потушенным, но неприятно жег горло. Писатель принялся пить воду, заглотнул весь графин. Окурок благополучно пролетел в желудок или пищевод, куда именно, Карпатову уже было все равно, если уж не сразу в прямую кишку. Во рту писателя осталось неприятное табачное послевкусие, а в душе – гнев на ненормальную особу, травмировавшую его таким изощренным способом.

– Прекратите немедленно! – кричала ему Катерина, стоя на своей территории.

– А! – Карпатов отдышался и прищурил левый глаз, который у него внезапно задергался. – Решили меня добить?! Я до вас и не дотрагивался! Взгляды, – он поднял вверх длинный указательный палец, – не считаются, – и резанул им по воздуху.

– Я не знаю, на какую мерзость вы намекаете вместе со своей гляделкой, – сварливо заметила Катерина, – и что у вас там, – и указала на небо. – А цветочки, – она указала рукой вниз, – вы точно сожжете вместе с домом!