Любовь рождается зимой - [35]

Его охватило нежное, но сильное чувство, и в одно мгновение он постиг одержимость портретистов, о которой он прочел в книгах своего дяди; трубадуров с их печальными, сгорбленными лошадьми; отчаявшиеся души, гребущие в закатной тишине по неспокойному морю; заблудших скитальцев – опавших цветочных лепестков.

Сила первой любви вскружила юную голову Уолтера. Он был готов пойти пешком до Америки, если бы она назначила ему там встречу.

Откуда нахлынуло это чувство? – думал Уолтер. Ведь он не вкушал ничего от ее тела; между ними не было никаких прикосновений, даже рукавами в толпе они ни разу не касались друг друга. Должно быть, эти чувства по отношению к ней – пожар, полыхавший в разных его членах, – всегда были в нем, ожидая лишь искры.

А потом Уолтеру пришла на ум другая мысль. Может ли быть так, что первая любовь есть единственная настоящая любовь? И когда эти первые пожары тушатся или гаснут сами по себе, мужчины и женщины выбирают себе возлюбленных по расчету, а потом разыгрывают ритуалы и переживания того первого искреннего опыта – раздувают пламя, которое когда-то горело собственным огнем…

Уолтер мысленно объявил свою девственность духовной и решил, что он уже потерял ее с той, которой он до сих пор не был представлен. Физический акт, если ему суждено случиться, будет лишь слепым и неловким подтверждением того, что смертность человека знаменуется разделением души и духа через плоть.

Уолтер задумался, на что еще он может оказаться способен – какие чувства, таланты или прегрешения могут внезапно открыться в нем при определенных обстоятельствах.

Он вспомнил, как ребенком проводил утренние часы в поле за трейлером, наблюдая, как грозовые тучи плывут внизу над долиной. Как он не отрывал глаз от неба, пока стрела молнии не вонзится в землю; сильный ветер, рвущий деревья с размокших берегов, ранний утренний снегопад, словно разорванные в небесах подушки. Уолтер внезапно почувствовал, что все эти вещи составляли часть самой его сути. Что всю его жизнь места, где он рос, были его отражением, формой автопортрета.

И следуя за мыслями в своей голове, которые сбивали воспоминания в понимание, словно молоко в масло, Уолтер подумал об Адаме и Еве, неизбежном падении – во рту запретное яблоко, по губам стекает его сладкий сок; осознание того, что жизнь – скоротечный блеск игры противоположностей, что существование человека есть результат конфликта между физическими и духовными силами, заточенными в смертном сосуде.

Перемены в собственном поведении наполнились для Уолтера новым смыслом.

Если ему удавалось ее увидеть, на другой день он отправлялся в длинные поездки по дорогам, по которым в его воображении она могла гулять. Он мечтал остановиться и предложить ее подвезти.

Уолтер мог ехать милю за милей, покуда хватало полного бака его мотоцикла – сквозь ветер и проливной дождь, который хлестал его по лицу. Потом, в сумерках, он находил заправку и наполнял бак под полным подозрения взглядом кассира из ярко освещенного киоска, где продавались картофельные чипсы, шоколад, вермишель быстрого приготовления, журналы (скабрезные на верхней полке), поздравительные открытки, карты и кровяные колбаски.

Главной опасностью для маленького мотоцикла на проселочных дорогах Ирландии была живность – в особенность овцы, которые, приметив Уолтера на тарахтящем мотоцикле, бросались на дорогу.

Вечер сгустился в ночь. Уолтер дрожал от холода. Дождь перестал, но его одежда промокла насквозь. Он начал замерзать на своем посту у окна.

Когда она смеялась над чем-то в телевизоре, он смеялся вместе с ней. В какой-то момент она повернулась и глянула сквозь стекло, не заметив лица юноши в оконной раме – незаконченной картине с Уолтером.

Книги, прочитанные им, оказались не правы – человек любит не сердцем, а всем своим телом. Каждая его часть оказалась охваченной чувством – он ощущал ее в своих ногах, в кончиках пальцев, представлял вес ее плечей на плечах своих, ее голову – на его голой белой груди. Уолтер знал, что для нее он не пожалеет и жизни. Ему припомнились старые песни, что он когда-то слышал, старинные – времен лошадей, свечей и огромных кусков мяса, шипящих на огне костра. Эти песни были написаны для ушедших в море – высокие сладкозвучные голоса девушек, просящие Господа помочь их возлюбленным вернуться домой. Уолтер представил себя одним из таких мужчин, которого песня привела из замерзшего леса к ее коттеджу – его лошадь бредет по болоту, его руки покрыты волдырями от мокрых поводьев, дыхание на морозе вырывается белым огнем.

Уолтер упал на колени и закашлялся в мокрую траву под ногами. Потом он прислонился к стене, зная, что на другой ее стороне сидит его вечная любовь. Даже не видя ее, он осязал ее тело на стуле. Ему захотелось прикоснуться к себе так, как преподобный отец МакКарти запретил делать юношам в приходе, – и он нарушил бы запрет, если бы не чувство, что этим он осквернит чистоту своей любви к ней.

Он представил себе, как колебания ее голоса касаются его тела, и впился пальцами в землю. Дрожь напряжения пробежала по его телу. Рот широко раскрылся. Но в следующий момент он отпрянул, напуганный увиденной в нескольких ярдах фигурой.