Любовь принцессы - [47]

Когда он оставался один, его терзали ужасные сомнения. Внутренний голос предостерегал его, что так не может длиться долго. Он забрел в мир сновидений, мир тревожный, таинственный и колдовской, где рядом с высочайшими, дух захватывающими вершинами зияют глубочайшие, мрачные пропасти. И после пробуждения его может ожидать только горькое разочарование и перспектива остаток дней влачить жизнь убогую и серую.

Из любви к Диане он ни за что не хотел омрачать ее радость или лишать надежды, и потому скрывал от нее свое беспокойство. Он знал, в каком напряжении ей приходится жить, и не хотел усугублять его. Тем не менее он отдавал себе отчет в том, что у них нет будущего. Их любовь не выдержит яркого света, ибо взросла вдали от людских глаз, как влажный мох, находящий защиту в густой тени других растений.

Для Дианы Джеймс был единственной реальностью, и больше ее ничто не интересовало. Верит она в свои грезы или нет, она и сама точно не знала, но отказаться от них не могла. И когда они были одни, она снова и снова твердила ему, что мечтает увидеть его своим мужем, родить от него ребенка.

Джеймса не на шутку пугали эти разговоры о разводе с принцем Чарльзом. Он не понимал ее: как она, столь ревностно прочившая принца Уильяма на августейшую роль и считавшая его достойнейшим ее исполнителем, одновременно собирается официально расстаться с Чарльзом. Он пытался убедить ее, что если английское законодательство и способно предоставить ей развод, то традиции королевских дворов никогда этого не допустят. Это совершенно невозможно.

А оставаясь один, он испытывал страх — страх за свое будущее. Что ему делать? Он все больше тяготился такой жизнью. Он вдруг затосковал по нормальному существованию — насколько это было бы проще! Ему хотелось отношений, при которых можно вместе проводить отпуск, вместе встречать Рождество, Новый год — все вместе. Ему не хотелось в такие дни оставаться в одиночестве. У него возникла потребность заложить основу обычной, нормальной человеческой жизни.

Но он попал в западню. Он даже не мог помыслить о расставании с женщиной, которую так любил. Никогда еще он не испытывал — и едва ли когда-нибудь испытает — такого слияния душ. Он боялся ранить ее. И должен был признать, что, как это ни печально, у него нет сил, чтобы оставить ее, даже ради спасения самого себя. И теперь он отчетливо понимал, что, даруя жизнь ей, он губит свою жизнь.

Гордость мешала ему поделиться своими сомнениями с кем бы то ни было, и он слишком ушел в себя, чтобы обратиться к отцу. Печальный и одинокий, он замкнулся в своей тесной квартире в Виндзорских казармах, с крошечной гостиной и ванной, лежа на железной койке и стараясь отогнать непрошеные мысли о своих отношениях с Дианой. Но хуже всего бывало, когда ему начинало казаться, что он сделал свое дело и уже не нужен. Он знал, что Диана любит его, но порой не мог избавиться от коварной мысли, всплывающей из глубин сознания: а что, если, с его помощью вновь почувствовав себя женщиной, она легко найдет ему замену? Как только ему на ум приходило нечто подобное, он старался убедить себя в том, что это совершенно невозможно — их отношения слишком подлинные и глубокие, чтобы кто-нибудь другой мог его заменить.

А Диана словно услышала отголоски его мыслей. Во всяком случае, она понимала, что он начинает чувствовать себя скованным, и старалась успокоить его, планируя совместный отдых. Они раздразнили себя, строя планы о совместной поездке на юг Франции к его старинному и верному другу Фрэнсису Шауэрингу. Фрэнсис не был знаком с Дианой, но Джеймс всецело доверял ему и страстно мечтал провести с Дианой неделю на прекрасной вилле Шауэрингов. В конце концов они все-таки решили, что не могут так рисковать, и он поехал один.

Оставшись один, он почувствовал облегчение. Не то чтобы он не тосковал по Диане, просто отпала необходимость вечно притворяться. Он устал нести на сердце груз их тайны. Здесь он был среди настоящих друзей и мог расслабиться. Мог быть самим собой. Еще со времен обучения в Миллфилдской школе у Фрэнсиса и Джеймса установилась дружба, овеянная романтикой в стиле журнала для мальчиков, и теперь, во Франции, верные этой дружбе, они взбирались по меловым кручам на мотоциклах и уходили на веслах в лодке Фрэнсиса далеко в море.

Диана почувствовала на расстоянии его настроение и потеряла покой. Она писала ему, что ужасно по нему тоскует, что если она потеряет его сейчас, то просто умрет. Да и где ей взять силы продолжать жить? Она писала Джеймсу, что не спит по ночам и только благодарит Бога за то, что он даровал ей его. Ей даже трудно оценить, какую перемену внес он в ее жизнь, какую жертву он принес ей — жертву, которую она никогда не сможет оплатить по достоинству. Она писала, что знает, как мучительна для него эта жертва, как трудно ему быть прикованным к ней, понимает, сколько ему приходится преодолевать ради нее. Понимает ли он, что она чувствует его страдания, потому что, когда страдает он, страдает и она?

Догадывается ли он, спрашивала она, какой счастливой он ее сделал и как счастлива она, что встретила его? Догадывается ли он, как он ей дорог? Каждую минуту, когда они в разлуке, она думает только о нем; она не спит по ночам, мечтая о той минуте, когда окажется в его объятиях, о том времени, когда они смогут быть вместе. Всегда вместе. Потому что так тому и следует быть. Не в силах сдержать слезы, она писала, что даже не предполагала, что можно полюбить так, как она полюбила его. Все ее существование, вся ее жизнь — в нем одном.