Любовь принцессы - [16]

Гостиная Дианы в Кенсингтонском дворце была прямым продолжением ее детской. Желто-голубые оборки на голубых занавесках гармонировали с желто-голубым цветочным рисунком обоев, но в остальном обстановка была простой, скорее уютной, чему как нельзя лучше способствовали два больших полосатых дивана с разбросанными по ним декоративными подушками, на которых были вышиты шутливые надписи вроде «Если ты думаешь, что любовь не продается, то просто не знаешь, где ее купить», говорившие о своеобразном чувстве юмора Дианы, и ореховые столики, на которых размещалась ее коллекция эмалевых шкатулочек с указанием повода и даты их появления.

Несколько женственный характер комнаты Дианы, пропитанной густым ароматом роз и увешанной акварелями, изображающими балерин в изящных позах, не помешал Джеймсу сразу почувствовать себя здесь как дома. Да и мог ли он испытывать иное чувство в этом помещении, так много говорящем о ней, где во всем царил ее дух? Это было ее убежище, где она могла себе позволить расслабиться, где ощущала себя в безопасности.

Объяснив, что обычно она не пьет, но по этому особому случаю готова выпить немного шампанского, она протянула ему бутылку и наблюдала, как он твердой рукой наполнил два высоких бокала.

Она подошла, села рядом с ним на диван, и они заговорили ни о чем. Они оба понимали, что слова не имеют никакого значения. Их общение совершалось на ином уровне. Их на первый взгляд бессвязные и временами саморазоблачительные реплики имели смысл только в свете их личного, но общего для них двоих желания проникнуть в тайны друг друга. Они оба понимали, что их влечет друг к другу, но прежде, как непременный ритуал на данной стадии их отношений, должен состояться этот ужин.

Она весело и легко рассказывала о своих делах, обращая повседневные заботы в шутку, со смехом знакомя его с мелкими подробностями своей жизни. Они обсуждали показанный этой осенью по телевизору двухсерийный документальный фильм «Личности и личная жизнь. Принц Чарльз и принцесса Уэльская», и Диана смеялась над собой и с тревогой поинтересовалась, как она ему понравилась.

Она рассказала ему, что во время посещения Морского музея в Гринвиче внезапный порыв ветра захлопнул дверь машины, чуть не придавив ей пальцы, и если бы ее телохранитель Грэхем Смит не успел вмешаться, Бог знает, чем бы это кончилось. К счастью, она была одета в плотно облегающий бордовый костюм, иначе, как она объясняла, предательская английская погода могла сыграть с ней злую шутку.

А затем они перешли к подробному обсуждению ее недавнего визита на Ближний Восток. Глядя, с каким удовольствием он пьет шампанское, она пошутила, что в Омане ему пришлось бы туго, поскольку там царит «сухой закон» и ничего крепче апельсинового сока не подают. Она в юмористических тонах рассказала ему о банкете, который эмир Катара дал в честь тридцативосьмилетия принца Чарльза, объясняя, что обычно женщины на такие мероприятия не допускаются, но ей и ее фрейлине Энн Бекуит-Смит посчастливилось присутствовать вместе с сотней арабских вельмож в белых одеждах во дворце Райиан в Дохе.

Джеймс припомнил, что с интересом рассматривал фотографии этого приема, где она была в голубом шелково-атласном вечернем платье, сужающемся книзу и доходящем ей до колен.

Она рассказала, что обрадовалась, когда цензура оманского телевидения вырезала кадр, в котором Чарльз поцеловал ее после матча по конному поло, устроенного близ Маската. Однако пока она не стала посвящать его в мрачные стороны того путешествия. Она решила, что еще рано рассказывать ему о напряжении, не оставлявшем ее всю дорогу, о слезах отчаяния, душивших ее наедине с собой, но вместо того весело смеялась, вспоминая, что ей еще ни разу до того не предлагали на обед барашка, приготовленного, как принято, целиком, с выпученными глазами.

Слушая, Джеймс нежно поглаживал ее руку и глядел ей прямо в глаза. У нее были прекрасные глаза, теплые и голубые, но взгляд их показался ему трагическим.

Он взглянул на ее нежные, покрытые легким загаром руки, и вид обкусанных ногтей огорчил его. Ему было достаточно знать о ее переживаниях, достаточно того, что он мог чувствовать происходящую внутри борьбу, которую она старалась скрыть, но видеть столь грубое и откровенное их проявление ему не хотелось.

Диана игриво отдернула руку и, смеясь, призналась, что никак не может избавиться от этой дурной привычки. С наигранной суровостью она отчитала его за то, что он так строг, но в глубине души ликовала, ему не безразлично!

Они были на той опасной грани, когда слов уже недостаточно, когда нужны прикосновения. Теперь они могли себе позволить лишь немногое: погладить ладонь, прикоснуться локтем и прочие целомудренные проявления нежности. Когда они сидели рядышком на диване, символическое расстояние, их разделявшее, казалось им бескрайним пространством, но они прекрасно ощущали, насколько они близки в действительности.

Их тела, словно наэлектризованные, влекло друг к другу в жажде объятий, но трепет предвкушения был еще прекрасней. Словно они оба сознавали, что миг перед поцелуем, когда он уже почти неизбежен, но еще остается место для сомнений, — миг наивысшего неповторимого наслаждения, которое хочется продлить сколько возможно.