Любовь последняя... - [28]

— Если б и не дали — так потому, что мне спать надо, — сказал довольный удачей Андрейка. — Что ж я диверсант, что ли, какой?

— Ничего ты еще в заводских делах не смыслишь…

Его так и подмывало без всяких проволочек и обиняков выкрикнуть ей: «А зачем же тогда, смышленая, вылетела со своим «прицепщиком»?!» Вместо этого негромко спросил:

— Как ты меня нашла?

— Вот так и нашла, — задорно тряхнула она золотой куделью. — Нужно — вот и разыскала! Кто бы мне сейчас люки открывал и тяжелые моторы переворачивал? А главное — мне срочно нужен сейчас рыцарь без страха и упрека для хождения по нашим техническим подземельям. — И озорно добавила: — Такой рыцарь, чтоб не лез лапать, а и помогал и охранял надежно и бескорыстно. Были на заводе и такие, да теперь все на фронте… Но у меня ведь нигде ни брата, ни свата. Я в самом деле, к сожалению, понимаю, что нелегко искать родню среди чужих. Правдой — не задразнишь!

Она стала вдруг очень серьезной.

* * *

По дороге Августина рассказала, что ей приказано сличить натуру и списки еще не вывезенного цехового оборудования. И в первую очередь — уточнить номера, паспортные данные намеченного к эвакуации оборудования электростанции, которая тоже цех и собственность завода, хоть и снабжала энергией всю окрестность.

— У нас не просто электростанция, а теплоэлектроцентраль, — говорила она. — Работает сегодня последний день. Завтра начнут демонтировать…

— Впотьмах будем сидеть?

— Запустят тот агрегатик, что работал, когда ТЭЦ строилась, — горько сказала она, — а тепла теперь в казарме не жди: завтра все паропроводы застынут…

И когда он сам увидел эту теплоэлектроцентраль, тоскливо сжалось сердце. До сих пор он знал одну Ольшанскую: натужно выхлопывающий движок «Орел», да устало жужжавшее старенькое динамо неизвестной марки…

Как завороженный глядел он на гигантский вертикальный паровой котел, хоть знакомо в нем — одно название. Перед глазами совсем неведомое, высотой с многоэтажный дом, сооружение: со множеством сложнейших приборов и устройств, с целой системой металлических промежуточных площадок, лесенок, переходов… И сколько тут рядом всяческого вспомогательного оборудования. Недаром все это большое и высоченное помещение, в свою очередь, называлось котельным цехом ТЭЦ. Государство в государстве!

А турбинный цех? Пораженный его светлым простором, чистотой и малолюдством, он издали, но с острым вниманием, поглядывал на бесшумно работавший турбогенератор, возвышающийся посредине выстланного цветной плиткой зала. Пока Августина возилась со своими списками, видел, как подошел к нему мужчина в белом халате, приставил трубку к блестящему кожуху машины. Спокойно и, казалось, от всего отрешенно, точно жрец, слушал — словно и не бушевала рядом война и ничто не угрожало этому мощному турбогенератору. Трубка формой была точь-в-точь как у Ольшанского фельдшера — только побольше.

— Зачем тут врач?! — неожиданно даже для себя, выпалил удивленный Бурлаков.

— Тише ты, чудак, — зашипела на него усмехнувшаяся Августина. — Это дежурный инженер, турбинист…

Зашикала, замахала своими ведомостями, точно уж в этом святая святых непосвященным и говорить-то нормально нельзя!

Депутатов был прав: знала она, видимо, немало. Между делом толково рассказала о назначении хитроумной топливной галереи, где течет день и ночь, на широкой ленте транспортера, размолотый уголек. С гордостью пояснила, что на ТЭЦ сжигается совсем бросовый уголь: что на вот таких оглушительных шаровых мельницах он доводится до угольной «пудры» и вдувается в топку особыми форсунками, а горит во взвешенном состоянии и полностью догорает в самой верхушке котла…

Побывали они и внутри невысокой береговой насосной станции. Снаружи она, рядом с тридцатиметровым главным корпусом, выглядела просто карлицей. Но оказалось, что служебные этажи ее, с механизмами и оборудованием, уходят глубоко в землю. А в самом низу станции есть устройство для забора речной воды насосами через особые окна-затворы с решетками и сетками…

— Сердце разорвется на части, — сказала она, когда, наконец, с делом было покончено и они заторопились в завод.

— Не боись, — ответил Андрейка, но и сам уходил отсюда с навалившейся на душу тяжестью.

Заводские цехи, хоть и очень внушительные, но все же такие простые снаружи, поразили его своей умной слаженностью внутри.

Их недавняя напряженная и полнокровная жизнь сейчас больше угадывалась: почти все были остановлены. И многое из того, что представлялось возможным погрузить и увезти — уже было эвакуировано.

В термическом цехе рабочие сосредоточенно «раздевали» последние калильные печи: снимали приборы, арматуру.

В инструментальном цехе проходы загромождены наспех сбитыми из нестроганых тесин коробами: и наглухо заколоченными, и еще пустыми. А не занятые упаковкой инструментальщики с усталыми лицами пилили новые тесины, торопливо сбивали ящики. Разворошенным выглядел литейный цех: новые электропечи стояли голые, сложная вентиляция была лишена наиболее ценной арматуры, наготове лежали демонтированные конвейеры. С огромных мостовых кранов литейщики снимали тележки, моторы, разливочные ковши, тросы, крюки… То есть тоже все, что представлялось возможным погрузить и увезти.