Любовь поры кровавых дождей - [157]

Мне его прямота пришлась по душе. Представьте себе, я знавал командиров, которые умели принижать заслуги других и приписывать себе чужие успехи.

Генерал сделал вид, что не слышит слов лейтенанта. Видимо, это не способствовало выполнению той миссии, ради которой он сюда явился. Он снова обратился к Колоскову:

— Вы не правы, капитан! Командир должен находиться там, откуда ему необходимо руководить боем. Вы нарушили боевой устав, в результате погибла ваша вторая батарея. И в этом повинна ваша безответственность.

— Товарищ генерал, я не мог находиться одновременно в двух местах. Уже прибыв сюда, я узнал, что вторая батарея в тяжелых условиях, я сразу послал туда своего заместителя. Если бы я мог предвидеть, где будет более сложная обстановка…

— Капитан! — повысив голос, прервал его генерал. — Перестаньте дерзить! У меня, как у артиллериста, опыт не меньше вашего, и я прекрасно понимаю, что вы не могли находиться сразу в двух местах. Но вы обязаны быть там, где нужно! Нечего бегать с места на место! Не было никакой нужды демонстрировать свою отвагу здесь, на этой батарее. Ваша поспешность обернулась крупной потерей. Теперь-то ясно, что натиск на этот участок был простой диверсией, а основной удар пришелся по второй батарее. Вас подвели ваше чутье, знания, опыт, а главное — непонимание своего главного долга. В итоге вас не оказалось там, где это нужно было, а просидели вы в месте ложного удара.

— За это уж, товарищ генерал, пусть отвечает разведка корпуса, неверно нас информировавшая.

— Нет, это ваша вина, капитан. Если бы вы оставались в своем штабе, руководя дивизионом, а не одним из его подразделений, и так необдуманно не устремились бы сюда, ваш дивизион отразил бы обе атаки. И вторая батарея уцелела бы так же, как первая. Неужели вы не знали, что кроме вас на этом участке расположены три батареи майора Хведурели? Неужели его три батареи не сумели бы сделать того же, что ваша одна?

— Они прибыли лишь вчера ночью.

— Но ведь штаб артиллерии предупредил вас, что здесь будет целый дивизион. Более того, и эта ваша батарея должна была перейти в оперативное подчинение к ним.

— Я знал, что они должны прибыть, но не знал, что они уже прибыли.

Генерал махнул рукой, потом снял фуражку и бросил ее на стол.

— Капитан, — поглядел он прямо в глаза Колоскову, — я вас помню еще по артиллерийским курсам, потом видел вас в Луге на инспекционной стрельбе. Вы и в самом деле первоклассный артиллерист; говорят, что и человек вы душевный… Стреляете — лучше не надо, но командир, извините, никудышный! Я познакомился с вашим личным делом и, признаюсь, поражен! На одно славное дело приходится два провала. Офицеры похуже вас продвигаются по службе, а вы пятитесь назад. Это не может быть случайностью. Не прячется ли за этими неудачами ваша слабость как командира — ваша, так сказать, ахиллесова пята? Задумайтесь над этим… С начала войны вы уже не раз проявляли и мужество, и отвагу, и умение сражаться. Но ведете себя порой как норовистая корова — доится, доится, но вдруг начнет брыкаться и все молоко разольет! Это не дело! Разве к лицу настоящему командиру такие выверты? Вас даже командарм знает, но с такой стороны, что лучше б не знал вовсе! Ваши поступки, ваша поспешность особенно опасны сейчас, когда наша армия в тяжелейшем положении. Мы потеряли половину личного состава, орудий у нас в четыре раза меньше, чем нужно. Снабжение продовольствием и боеприпасами идет с перебоями. Сейчас каждая зенитка на вес золота, а по вашей милости мы потеряли целую батарею!.. Сегодня мы обсудили ваш вопрос. За гибель батареи вас следовало бы отдать под трибунал, но спасло вас то, что вы отразили танковую атаку. Поэтому мы решили вас не судить, но командиром дивизиона вы оставаться больше не можете — до этого поста вы, как видно, еще не доросли. Вас решено понизить до командира батареи и поручить лично заново сформировать по вашей же вине разгромленную батарею. Орудия и пополнение личного состава получите на днях. А дивизион сегодня же передадите майору Звягинцеву.

Прибывший вместе с генералом майор щелкнул каблуками и еще старательнее вытянулся. Похоже, что этот товарищ с бакенбардами до сих пор служил в штабе, судя по белоснежному воротничку и отутюженному мундиру.

— Все ясно? — осведомился генерал, вставая.

— Так точно! — беспечно, почти весело отозвался Колосков, тоже становясь во фронт.

— У меня такое впечатление, что вы не только не огорчены, но как будто даже обрадованы? — подозрительно взглянул на капитана Средин.

— Так точно, обрадован!

— Чему же вы рады, если не секрет? — строго спросил явно недоумевающий генерал.

— Я больше всего на свете люблю находиться среди бойцов и при орудиях. А командир дивизиона такой возможности не имеет. Бумажки и штабная работа мне вовсе не по душе.

— Почему же вы не сказали об этом, когда вас назначали?

— Как же не говорил! — вспыхнул Колосков. — Но кто меня слушал! И разговаривать не захотели…

Генерал с любопытством и явно смягчившись смотрел на Колоскова. Правда, ничего он больше не сказал, но распрощался с ним значительно более сердечно, чем этого можно было ожидать после такого сурового выговора. Мне показалось, что строптивый капитан невольно завоевал его симпатию.