Любовь Полищук. Безумство храброй - [52]

Жаль, что никто больше подобных сценариев ей не предлагал. А может, их больше не пишут? Один кинорежиссер сказал, что он теперь сценарии не ищет. То, что ему сверху спускают, то и снимает. Верные деньги и при полном спокойствии. Сейчас Любе предлагают войти в многосерийный фильм на телевидении «Моя прекрасная няня». Няня действительно обольстительная. Новая актриса – Анастасия Заворотнюк. В самом расцвете сил. Любе предлагают роль ее матери. Условия хорошие и льготные – режиссер обещал делать перерывы, если у Любы начнет шалить здоровье, не соглашаться просто нельзя. И дала себе слово – попусту не нервничать, а повод был с первых киносъемок. В каждом, даже минутном эпизоде героиня меняет наряд. Что ни наряд – искусство кройки и шитья. Наверное, на пошив одежды для Заворотнюк трудится целый швейный цех. И пусть трудится, если есть деньги и время, но ведь такая калейдоскопическая смена нарядов отрывает внимание зрителя от игры актрисы, от пусть нехитрого, но все же сюжета. И не согласуется со статусом няни. А актриса хороша. Любе этих нарядов хватило бы на целую кино жизнь, и еще бы осталось.

Хотела сделать замечание актрисе и режиссеру, ведь даже трудно понять, когда и зачем требуется замена наряда. Но потом раздумала – могут решить, что она завидует, а она помочь им хочет. Вдруг не поймут? Решила и все – рот на замок. Лишь научила Заворотнюк «шокать» – жаргону из своих молодых лет. Всю энергию надо отдавать роли, показать, что мама у красавицы, конечно, уже в годах, но баба-гвоздь, ей палец в рот не клади, что героине станет легче – будет с кем соревноваться, если не в молодости, то в темпераменте.

Люба считала, что ее главный секрет молодости – восприятие жизни с юмором. Но и от других методов омоложения не отказывалась: «Конечно, актеры очень портят лицо гримом, косметикой. Поэтому, если есть возможность, я даю коже просто отдохнуть, а при макияже использую продукцию только хороших фирм. Уходу за собой посвящаю не очень много времени, но делаю это систематически. Если я узнаю о каком-то новом методе и у меня есть время, то обязательно пойду в косметический салон».

Так было, а сейчас к своему омоложению Люба добавила секреты Ирины Викторовны. Разные отвары, листья полезных трав и специальные примочки. Об этом думала Люба, но более всего ее волновал один вопрос, состоящий из многих под вопросов: как быть, как жить дальше (продолжать сценическую жизнь – непременно, но где больше – в кино или театре, на какие роли соглашаться, на какие – нет, играть ли комических старух или немолодых, но крепких женщин, и вопрос вопросов – как сделать так, чтобы семья после ее ухода не разрушилась, чтобы Мариэтта и Алексей стали ближе друг другу, как истинные родные брат и сестра, чтобы Сергей обрел новую специальность, близкую его душе, близкую художественным натурам детей, как продолжить то веселое братство, которое она создавала годами. При одной мысли, что все созданное ею доброе и полезное может провалиться в тартарары, ей становилось плохо. Но она была уверена в Сергее, в Алексее, уже ставшим хорошим и признанным артистом. Надеялась, что свое призвание найдет Маша. Не сможет сама – ей должны помочь друзья семьи Полищук, друзья Любы – ведь скольким людям она помогла серьезно и бескорыстно. Хотелось верить в лучшее. Она собиралась жить и активно, но миролюбивее и спокойнее, чем прежде. Ведь на выплеск энергии даже в слове и жесте уходит много сил. Нужно ли так растрачиваться, как прежде, когда срок жизни сокращен? Может, и ненамного, но все равно нужно экономить силы и душевную энергию, чтобы ее хватило на самое важное из того, что она наметила, на теплое и незаметно грустное для друзей прощание с ними, прощание с тем, к чему привыкла, что любила.

Когда я рассказал Петрову о встрече с Любой, возвращающейся пешком из Тихой бухты, он явно удивился.

– Она обычно гоняет туда и обратно на своем уазике.

И после этого разговора я понял, что, наверное, Люба ходила прощаться с любимой бухтой, с ее полукругом дивной и нигде невиданной красоты, с извилистыми затейливыми дорожками, пройденными с удовольствием и множество раз, с видами на Хамелеон и другие горы, создающими неповторимый крымский пейзаж, похожий на синайский, увиденный во время гастролей в Израиле. Ей советовали поехать в кайфинский госпиталь, где врачевали рак одни из лучших специалистов в мире, к американскому кудеснику Майклу Де Бейки, лечившему Ельцина, но она направилась в Ленинград, к врачу, открывшему ее заболевание. Она верила ему, его смелости и откровенности. И он честно, приложив руку к сердцу, поведал ей, что применение ножа в ее случае может ускорить ход болезни. Химиотерапию разрешил. Был мил с нею, любезен, но не обещал исцеления, советовал использовать время для полезных дел. Она предлагала ему большие деньги, но он сказал, что не может обманывать ее. Ходили слухи, что она все-таки съездила в Израиль, ведь утопающий цепляется даже за соломинку. Я специально проверил у своего израильского друга – в больнице, где лечат рак, она не появлялась. Я подумал, что тогда, после бухты, она шла медленно, никуда не торопясь, долго стояла рядом со мною у продавца безделушками, долго рассматривала их молча, словно хотела сказать что то важное, но не смогла. И по аллее парка двинулась медленно, печально опустив голову.