Любовь по-санкюлотски - [42]

Нет. Девятилетняя Мария-Жанна Флипон, которую родные называли Манон и которая впоследствии станет знаменитой госпожой Ролан, тайком читала «Сравнительные жизнеописания» Плутарха…

Следует сказать, что этот удивительный ребенок не играл в куклы, как другие девочки ее возраста. К девяти годам она уже прочла Библию, «Гражданские войны» Аппиана, «Трактат о воспитании девочек» Фенелона, толстенный «Трактат о геральдике», эссе «О театре Турции», «Введение в благочестивую жизнь», «Комментарии» Цезаря и десятки других, таких же отнюдь не фривольных трудов…

Родители ее, не получив сколько-нибудь серьезного образования, относились к ней со смешанным чувством восхищения и тревоги.

Как-то вечером, когда господин Флипон посетовал на то, что Манон, забросив игрушки, вся погрузилась в чтение «Мемуаров» Луи де Понтиса, госпожа Флипон заметила:

— Радоваться надо такому пристрастию ребенка к чтению книг. Поскольку уж мы не сможем дать за Манон большого приданого, ее знания, быть может, помогут ей выйти замуж за молодого, богатого и умного человека…

Увы! Одному любопытному происшествию суждено было разрушить эти надежды госпожи Флипон и определить судьбу этой будущей Эжерии жирондистов.

Манон, которая иногда баловалась резьбой по камню, часто заходила в мастерскую, где господин

Флипон делился со своими учениками секретами своего мастерства. Там она точила резцы или брала образцы.

Именно там и произошел тот самый судьбоносный случай.

Но давайте посмотрим, как она сама описывает это происшествие, которому было суждено оказать такое большое влияние на ход Революции и которое Сент-Бев назвал «бессмертным актом бесстыдства».

«Среди учеников отца, — пишет она, — самым подходящим для развлечений был один паренек лет пятнадцати-шестнадцати, всячески старавшийся оказать мне небольшие услуги, которые я вежливо принимала. Из родных в Париже у него никого не было, и это обстоятельство, а вдобавок еще и его юный возраст явились причиной того, что мать моя хорошо к нему относилась. Поэтому-то он и был мне несколько ближе, чем другие ученики, и в наших с ним отношениях была та раскованность и фамильярность, которая очень характерна для взаимоотношений между невинными подростками, но которая, однако же, представляет очень большую опасность для этой самой невинности.

А посему я нисколько не боялась заходить в мастерскую, когда мне надо было зайти туда, даже тогда, когда он был там один, чего я никогда бы не посмела сделать в отсутствие отца, если бы в мастерской находился кто-то другой из учеников. Моя мать беспрестанно хлопотала по хозяйству, подолгу пропадала на кухне и не всегда видела, как я заходила в мастерскую.

Однажды вечером я отправилась в мастерскую за чем-то, а там этот молодой человек, как мне показалось, над чем-то работал при свете лампы. Я подошла к нему, чтобы попросить у него то, что мне было нужно; он взял мою руку, как бы играясь, и, затянув ее под верстак, сунул мне в ладонь что-то необычное».

Манон, никогда в жизни не видевшая голого мужчину, и не подозревала даже о существовании этой части мужского тела, которую молодой рабочий так беззастенчиво вложил в ее ладонь. Она от испуга вскрикнула, подумав, что под столом тот держал какое-то маленькое живое существо, и отдернула руку. Но тот, не выпуская ее руки, рассмеялся и тихо сказал:

— Да успокойтесь же! Чего вы испугались? Какая глупость! Вы что, не знаете меня? Я ведь вовсе не злой! На крик может прийти ваша мамаша, и она задаст мне нагоняй за то, что я вас испугал, и за то, что познакомил вас с тем, с чем она прекрасно знакома…

«Испуганная и озадаченная, — продолжает госпожа Ролан в своих „Воспоминаниях“, — я потребовала отпустить мою руку с одним желанием — поскорее уйти; он, удерживая мою руку в своей, развернулся на стуле и показал мне причину моего испуга. Я отвела глаза.

— Честно говоря, мсье, это ужасно!

И постаралась высвободиться.

— Ну ладно, мадемуазель, успокойтесь. Я огорчен тем, что это вам не понравилось. Простите меня и, прошу вас, никому об этом не рассказывайте. Я не хотел обидеть вас. Что плохого в том, что я показал вам то, что можно ежедневно видеть на рисунках? Ну вот, теперь вы свободны и можете наказать меня за это.

— О Боже, я никому ничего не скажу! Пустите же меня!

Его рука отпустила мою ладонь, и я убежала. Охваченная волнением, я скрылась в своей комнате; едва я только в нее вошла, как услышала голос матери. Она звала меня. Я была потрясена, мне надо было успокоиться и обдумать все это, но надо было идти. И я, прерывисто дыша, вбежала в комнату матери.

— Что с тобой, дитя мое? Как ты бледна!

— Не знаю… Мне хочется выпить воды.

— Тебе плохо? Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, это так, легкое недомогание.

Колени мои тряслись. Я выпила стакан воды, немного пришла в себя и стала успокаивать мать. Потом спросила, какое поручение она хотела мне дать, и почувствовала себя совсем уверенно».

Эта дерзкая выходка молодого рабочего долгое время не давала Манон покоя. Много дней она думала об этом, мучаясь вопросом, для чего нужна эта «необычная штука», которую она с ужасом трогала и видела…