Любовь от кутюр - [10]

— И уволят, не сомневайся. С твоими претензиями жить и творить нужно где-нибудь на западе Европы, а не на юго-западе Москвы в ателье индпошива № 43 «Мосшвейпрома», — съязвила Рита.

— Зачем ты так зло! — вмешалась Алина, заметив, что Ритины слова обидели парня. — Что ж, по-твоему, и помечтать нельзя? А может, лет через десять и у нас в Союзе что-то изменится и тогда не только Слава Зайцев да Лидия Орлова будут выезжать со своими моделями в Париж. Возможно, именно кутюрье Вадима Ефремова и Алины Светловой украсят номера модных журналов, издаваемых капиталистами.

Вадик благодарно посмотрел на нее снизу вверх, а потом, поднявшись с корточек и отступив слегка назад, проговорил, обращаясь к Алине:

— Ну вот, готово, дорогая. Как тебе это нравится?

Девушка осторожно подошла к зеркалу. На ней был классический греческий хитон.

— Ой, как мне хочется иметь такое! — в восторге воскликнула она.

— Когда стану богатым, тогда сделаю тебе такой роскошный подарок! — щедро пообещал Ефремов. — А пока что я вынужден экономить каждый рубль.

Вадик быстро вынул все булавки, скреплявшие платье, бережно и ловко поймал упавший с плеч Алины и тут же рассыпавшийся материал.

— Пойдемте, выпьем за то, чтобы наши мечты когда-нибудь стали реальностью! — Вадик широко раскрыл перед девушками дверь, приглашая их в кухню.

Громадский еще не вышел из ванной, над которой висела надпись «Фотолаборатория», поэтому компания без него уселась за стол.

Белый рислинг разлили по фужерам и стали его пить медленными, небольшими глотками, как голливудские кинозвезды.

Рита достала из сумки пачку «БТ» и, картинно держа сигарету, закурила.

От выпитого вина Вадик сделался необычайно болтливым. Он стал делиться с сестрами своими планами и замыслами. Эти планы были столь же отчетливы, как вид с обзорной площадки на Ленинских горах, на которой Алина побывала вчера.

Отметив про себя с завистью это их качество, Алина вслух задумчиво произнесла, обращаясь к Вадику:

— Ты так уверенно говоришь о своем будущем!

— Я? — искренне удивился молодой человек. — Да я живу в постоянной неуверенности в себе, в постоянной нерешительности. Внутренне я все время панически сомневаюсь, есть ли у меня хоть какие-нибудь способности, — ответил Ефремов, а потом мрачно добавил: — Ты и представить себе не можешь, какое это мучение — решить, должен ли пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне важно, потому что мои заказчики не так богаты, чтобы позволить на себе экспериментировать. Поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать.

Помолчав, Вадик добавил, глядя куда-то в сторону:

— Мне даже не с кем посоветоваться.

— А я для тебя не советчик? — Рита смотрела на Вадика глазами, полными слез. Ее пухлые губы дрожали, а каштановые волосы сбились на одну сторону. Дрожавшим от обиды голосом девушка заговорила вновь:

— Бабуля моя тебе постоянно что-то по телефону подсказывает, что подшить, да как пришить. Мама таскает с собой на все выставки — и на Кузнецкий мост, и на Вавилова, и в Олимпийскую деревню. Я все заморские журналы мод к нему волоку от своих подружек, что наезжают из-за бугра в Москву, знакомлю со всякими знаменитостями, которые бывают у нас в доме, только бы найти богатого заказчика, чтобы помочь сделать ему имя в мире моды и — нате вам, он жалуется, что ему не с кем посоветоваться! Сиротиночка бедненький! — Рита громко кричала, размазывая по лицу смешанные с тушью слезы.

Вадик вскочил и, обняв девушку, стал вытирать платком ее вспухшие веки, при этом он говорил ей нежно и ласково:

— Глупышка, ну что ты так разволновалась? Я ведь очень ценю все, что делаете для меня вы, Зуевы. А тебя я люблю, и ты об этом тоже знаешь. Я хочу на тебе жениться, но только не теперь, а когда у меня будут не случайные заказы, а свое дело. Понимаешь? — он осыпал лицо Риты мелкими поцелуями.

Девушка затихла в его объятиях. Алина сочла благоразумным оставить эту пару для выяснения своих любовных отношений, а сама направилась в смежную с фотостудией комнату.

Алина толкнула дверь и остановилась от неожиданности. Комната являла собой странный контраст с артистическим беспорядком фотосалона и с предельно практичной, находящейся в безупречном порядке квартирой Вадика.

В этой комнате, очевидно, жил холостяк — личные вещи Громадского, а это была его «берлога», валялись грудой в ногах широкой тахты: нижнее белье, ботинки, рулоны фотопленки, журналы мод, альбомы.

Все помещение до отказа было завалено осветительными приборами, мешками с торчащими оттуда какими-то частями женской и мужской одежды, шляпами, перьями, вуалями.

Вдруг резкий звонок, доносившийся откуда-то из-под диванной подушки, заставил Алину вздрогнуть. Звонок повторился несколько раз, и только тогда девушка сообразила, что звонит телефон.

Осторожно переступая через груды вещей, Алина подошла к тахте и, сдвинув подушку, вытянула из-под нее телефонный аппарат.

— Алло! — гортанный и очень знакомый женский голос нежно проворковал: — Жорж, шалунишка! Ты что же так долго не подходишь к трубке? И вообще, я скоро буду тебя пороть — ты совсем забыл свою киску!

— Тетя Галя! Это я, Алина! — залившись по уши краской, охрипшим от волнения голосом проговорила девушка. — Георгий Валентинович проявляет пленку в лаборатории.