Любовь на Рейне - [2]

Постепенно подъем стал выравниваться, и в конце концов естественный туннель вывел их на изогнутый в форме полумесяца участок ухоженной территории, раскинувшийся перед типично местной провинциальной виллой, фасадом выходившей на обрывистую часть плато, тогда как задняя часть дома была надежно укрыта восходящими склонами холмов.

Все жалюзи и ставни в доме были наглухо закрыты, однако между их створками наружу все же пробивался горевший внутри свет, да и звук приближающегося автомобиля также был услышан, ибо как только она достигла крыльца, дверь тут же распахнулась, чтобы впустить Вирджинию внутрь, после чего Ингрэм Эш отогнал машину на стоянку.

Сухопарый и неулыбчивый слуга Эрнста Рауса, Альбрехт, неторопливо проговорил на своем безукоризненном немецком:

— Ханнхен подаст чай в салон, фрейлейн Сомерс. Однако мы сами только что вернулись с похорон, а потому у нас не все готово. Не желаете ли пройти в свою комнату?

— Да, пожалуй. Я чуть позже спущусь и присоединюсь к герру Эшу за чаем.

— Очень хорошо, фрейлейн.

Пересекая холл, Вирджиния полностью отдавала себе отчет в том, что за учтивыми манерами в сознании слуги скрывается все тот же вопрос, которым задавались все его соседи: «Что она здесь делает?»

Она ничуть не сомневалась в том, что молва о ней уже разошлась по всей округе. А почему бы и нет? Кто она такая, чтобы осуждать Ханнхен, Альбрехта или кого бы то ни было за то, что они реагируют на ее появление с любопытством, пересудами и всевозможными домыслами? То же самое она чувствовала и со стороны Ингрэма Эша, который отнесся к ней с самым откровенным, хотя и невысказанным подозрением, — по странной причине, именно с ним ей с особой силой захотелось объясниться, быть услышанной…

Гостевая комната, в которую ее проводили пять вечеров назад, была обставлена массивной мебелью и обрамлена тяжелыми темными портьерами, да и освещение в ней также мало подходило для женщины. Усевшись за туалетный столик и глянув в зеркало на свое отражение, Вирджиния увидела мрачные тени, залегавшие под ее высокими скулами. Распущенные волосы доставали бы ей до плеч и были бы такими же белокурыми и эффектно светящимися, как и у всех этих саксонских девушек, однако собранные, как сейчас, в пучок на затылке, они сразу же начинали казаться старомодными, излишне строгими и даже чопорными.

Подчиняясь внезапно возникшему импульсу, Вирджиния вытащила из пучка заколки, тряхнула головой и снова посмотрела на свое отражение. Ну вот, так уже лучше.

Так кто же она сейчас? Двадцативосьмилетняя женщина, не оставившая за плечами ни одного романа, о котором стоило бы вспомнить, и в общем-то не располагавшая подобными перспективами даже в будущем. В ее мозгу эхом пронеслась однажды произнесенная и случайно услышанная ею жестокая фраза: «Вирджиния? О, дорогая моя, да ей же на роду написано вечно быть эдакой универсальной тетушкой, никак не меньше!» — причем сказано это было самым беззаботным, но одновременно категоричным тоном. И сейчас, глядя на свое отражение, она спросила себя: что же такого особенного разглядел в ней Эрнст Раус, что заставило его со столь настойчивой решимостью ухаживать за ней, в результате чего она и оказалась здесь?

Познакомились они в ресторане французского отеля, где на короткое время остановился Эрнст и где регулярно обедала Вирджиния, поскольку в перечень услуг, предоставляемых ее пансионом (постель плюс завтрак), обед не входил. В зимний сезон постояльцев в отеле было очень мало, а потому нередко в зале ресторана сидели только они двое и, естественно, вскоре вступили в разговор друг с другом на смеси французского, немецкого и английского языков. Эрнст достаточно увлекательно рассказывал о своем бизнесе и сочувственно относился к условиям ее жизни.

А затем, совсем скоро, прозвучала это его ошеломляющее предложение пожениться, которое она, будучи совершенно не готовой для подобного шага, категорически отклонила.

Он тогда сказал, что понимает ее. Она молода (молода?), очаровательна, тогда как он чуть ли не на пятнадцать лет старше ее. И все же он не спешит принимать ее отказ, и поскольку самому ему было необходимо вернуться в Кенигсграт к своим виноградникам на берегу Рейна, он пригласил ее нанести туда визит вместе с ним. Обслуживала его виллу супружеская пара, а кроме того, там же проживал управляющий — англичанин Ингрэм Эш.

Поначалу Вирджиния отвергла и это предложение. В самом деле, она ведь не только не любила, но, можно сказать, практически не знала этого человека, а потому предлог для подобной поездки показался ей насквозь надуманным. Однако, когда он сказал ей, что было бы несправедливым отклонять его предложение, даже не побывав в его доме и не узнав, в чем состоит его работа, она хотя и неохотно, но все же дала свое согласие, и они отправились в путешествие, завершить которое живым ему было так и не суждено — он умер в полете от сердечного приступа.

Вирджиния посмотрела на свои пальцы, лишенные колец и безвольно лежащие на коленях. Ни предбрачного подарка, ни самой помолвки так и не было, и все же в том самом документе, который хотя и был составлен в неофициальной форме, но имел соответствующие свидетельские подписи и был обнаружен в кармане Эрнста, он именовал ее не иначе как своей «невестой» и оставлял ей все, чем сам владел при жизни.