Любовь на острие кинжала - [90]

– Равно и я, сир, – сказал Рольф. Теперь у него не было возможности ответить «нет». Вежливые слова короля были приказом, и он это знал. Он был пойман. Иоанн будет держать его при дворе для уверенности, что он не присоединится к мятежным баронам, и в наказание за его призывы к правосудию. В результате Драгонвик останется только под присмотром кастеляна.

Шагнув вперед, он предложил Эннис руку. После короткого замешательства она встала со своего стула и вложила пальцы в его протянутую ладонь. Они трепетали, но он не испытывал ни малейшей симпатии или жалости. Он испытывал растущее желание упасть на колени и возблагодарить Небо за то, что она жива. Другим его желанием было встряхнуть ее так, чтобы зубы лязгнули…

Пока они шли через зал и королевские покои, ни слова сказано не было, и Рольф почувствовал облегчение, что у нее хватает ума молчать и не бесить его еще сильнее. Но едва дверь комнаты закрылась за ними, Эннис, повернувшись к нему лицом, разразилась упреками:

– Как вы посмели позорить меня таким образом? Вы считаете меня последней дурой, которая может пойти на такой риск, не будучи уверенной в успехе? Иоанн не сделал бы мне зла, не послал бы меня назад к Сибруку, раз уж он отвечает за мое замужество! Кем бы и чем бы он ни был, король достаточно хитер, чтобы оценить преимущества иметь вас союзником, хотя ему и хотелось бы просто держать вас на поводке. И у меня уже есть все, вплоть до его обещания вернуть вашего сына, а вы срамите меня, словно непослушного ребенка, который бегает по Англии без няньки!

Схватив ее в охапку, Рольф процедил сквозь сжатые зубы:

– Прикусите-ка язык, моя леди, или вы пожалеете, что он вообще у вас есть.

Эннис взглянула на него и тут же замолчала. Он резко отпустил ее, словно обжегся, и удивился: что же в его лице она увидала такого, что заставило ее мгновенно замолчать? Ярость? Да, но и что-то еще.

Рольф глубоко вздохнул и повернулся к ней спиной. Он подошел к окну, выходившему во двор. Весной розы расцветут на клумбах под стенами, наполняя воздух своим ароматом. Теперь же там только засохшие пустые виноградные лозы, которые кажутся позабытыми и одинокими без соседства цветов. Он закрыл глаза, вспоминая слова короля об Эннис как об одном из самых ярких цветков его сада. Все знали, что король – развратник. Многие мужчины становились свидетелями покушений короля на их жен, но немногие осмеливались остановить его. Он хотел спросить Эннис, но не решался. Если только Иоанн…

Пальцы Рольфа на каменном подоконнике сжались в кулак.

– Милорд? – Эннис приблизилась к нему, не дойдя нескольких шагов. – Я знаю, у вас есть причины гневаться на меня…

Он повернулся к ней и присел на выступ стены:

– Вы знаете? Мои глаза не замечают свидетельств тому.

Она покраснела:

– Я была зла и раздосадована и говорила, не думая. Вы правы. Мне нельзя было затевать этого в одиночку. Но я хотела убедить короля вернуть вам сына.

– И вот вы отправляетесь из моего укрепленного замка в лес, чтобы порадовать в мою честь тамошних негодяев и разбойников. Я просто потрясен той отвагой и самоотверженностью, с какими вы решаете мои дела.

Кровь отхлынула от ее лица, и оно побелело, его слова жестоко ранили ее, но он безжалостно продолжал:

– Очевидно, вам ни разу не пришло в голову, что мне может быть противна любая помощь от короля. Ведь такая помощь влечет за собой благодарность, обязанность. Быть же обязанным королю – все равно что быть в долгу у ростовщика: проценты растут постоянно. Королю никогда не бывает достаточно ни наших денег, ни нашего времени, ни наших солдат. Иоанн никогда не вернет мне сына, если не будет к этому принужден или если я не дам ему еще большего залога.

Снова отвернувшись от нее, он посмотрел на унылый осенний двор. Толстые стекла окна искажали формы предметов снаружи. Рольф поскреб рукой каменный выступ. Дыхание его резко вырывалось сквозь стиснутые зубы. Он пытался сохранять контроль над собой, сосредоточившись на этом выступе и стараясь не глядеть в темное будущее.

– Вы даже не отдаете себе отчета в том, что наделали, – прошептал он в глубокой тишине. От его дыхания стекла окна запотели. Позади послышался шорох шелковых туфель Эннис. Вот она положила руку ему на плечо. Но он сделал вид, что не обращает на это внимания. Он глядел себе под ноги. Мускулы его напряглись, и рука мгновенно исчезла с его плеча.

Подол его плаща был в грязи. Там, где он волочился по полу, остались мокрые полоски и комочки земли. На сапогах налип такой толстый слой засыхающей глины, что шпоры не звенели, полностью ею залепленные.

– Милорд, – произнесла Эннис едва слышно, и он наконец обернулся с чувством внезапной усталости. Лицо ее хранило следы слез, а в глазах было нечто такое, что потрясло его до глубины души. Ему был знаком этот взгляд. Много раз он его видел во Франции, в Ирландии, в Уэльсе, в Англии… Это был опустошенный взгляд ребенка, лишившегося всего, что давало ему ощущение безопасности, взгляд вдовы, на глазах которой убили мужа, взгляд матери, потерявшей детей; временами ему снилось, что такой пустой взгляд был у него самого.