Любовь на фоне кур - [35]

Филлис повстречает меня в деревне, на волноломе, на поле для гольфа и пройдет мимо, будто я — человек-невидимка. А причина? Причина — ползучий Хок. Червяк Хок, презренный и непотребный Хок.

Я нахлобучил шляпу и выбежал из дома по направлению к деревне.

Глава XVI СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Я рыскал там полчаса в поисках ползучего и непотребного. Осматривая все места, где он имел обыкновение рыскать, я наконец наткнулся на него возле церкви: перегнувшись через парапет набережной, он задумчиво взирал на воду внизу.

Я встал перед ним.

— Ну, — сказал я, — хорош!

Он тупо посмотрел на меня. Даже в этот ранний час он, заметил я с огорчением, видимо, уже не раз взирал на дно кружки. Глаза у него остекленели, и держался он с вызывающей торжественностью.

— Хорош? — отозвался он.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Здание.

Было ясно, что он собирается с мыслями путем процесса, известного ему одному. В данный момент мои слова им не воспринимались. Он пытался опознать меня. Да, он, конечно, где-то меня видел, но не мог взять в толк, где именно и кто я такой.

— Я желаю знать, — сказал я, — что понудило тебя свалять такого дурака и проговориться о нашем договоре.

Я говорил спокойно. Я не собирался тратить лучшие цветы моего красноречия на того, кто был неспособен их оценить. Вот когда он осознает свое положение, я и задам ему перцу.

Он продолжал смотреть на меня. Внезапно проблеск разума озарил его физиономию.

— Мистер Гарни, — сказал он.

— Наконец-то!

— Из ку-курьей фермы, — продолжал он с торжествующим видом прокурора, который срезал адвоката во время перекрестного допроса.

— Да, — сказал я.

— На вершине холма, — поставил он последнюю точку и протянул мне могучую руку. — Ну, как вы? — осведомился он с дружеской ухмылкой.

— Я хочу знать, — сказал я размеренно, — что вы можете сказать в свое оправдание после того, как сделали наше дельце с профессором достоянием гласности?

Он помолчал в раздумье.

— Дорогой сэр, — сказал он затем, будто диктуя письмо, — дорогой сэр, я обязан вам объя… обля…

Он взмахнул рукой, словно говоря: «Дело тяжкое, но я его исполню».

— Объяснем, — договорил он.

— Вот именно, — сказал я мрачно. — И мне хотелось бы его услышать.

— Дорогой сэр, послушайте меня.

— Ну, хорошо, давайте.

— Вы пришли ко мне. Вы сказали: «Хок, Хок, старый друг, послушай меня. Ты вывернешь этого старого дурака в воду, — сказали вы, — и будь я проклят, если не выложу тебе фунтовую бумажку». Вот что вы мне сказали. Разве это не то, что вы сказали мне?

Я не отрицал.

— «Ладненько», — сказал я вам. «Хорошо», — сказал я. И я вывернул старичка в воду, и я получил фунтовую бумажку.

— Да уж, об этом вы позаботились. Все это совершенно верно, но к делу не относится. Я хочу знать — в третий раз повторяю, — что принудило вас вытащить шило из мешка? Почему вы не могли о нем помолчать?

Он помахал рукой.

— Дорогой сэр, — ответил он. — А вот потому. Послушайте меня. — И он поведал мне трагическую историю. Я слушал, и гнев мой угасал. В конце-то концов он оказался не так уж и виноват. Я почувствовал, что на его месте поступил бы точно так же. Это была вина Рока и только Рока.

Выяснилось, что происшествие тяжело сказалось на нем. До этого момента я не рассматривал перевернувшуюся лодку с его точки зрения. Если спасение утопающего сделало меня героем, последствия для него были абсолютно обратными. Он перевернул свою лодку и утопил бы своего пассажира, утверждало общественное мнение, если бы юный герой из Лондона (то есть я) не нырнул бы в море и, рискуя жизнью, не доплыл бы с профессором до берега. И он стал объектом всеобщего презрения как горе-лодочник. Он стал посмешищем. Местные записные остряки отпускали тяжеловесные шутки, когда он проходил мимо. Они предлагали ему сказочные суммы, только бы он взял к себе в лодку их злейших врагов прокатиться с ним. Они спрашивали, когда он думает поступить в школу, чтобы научиться грести. Короче говоря, они вели себя так, как вели и ведут себя записные остряки и сейчас, и во все времена. Однако мистер Хок все это стерпел бы бодро и терпеливо отчасти ради меня или, во всяком случае, ради хрустящей фунтовой банкноты, которую я ему вручил. Но в проблему включился новый фактор и трагически ее осложнил, а именно мисс Джейн Маспретт.

— Она сказала мне, — объяснил мистер Хок трагически, — «Гарри Хок, — сказала она, — дурень ты, и я не пойду за того, кого нельзя одного в лодку посадить, да еще шуточки, которые сочиняет об нем Том Ли!» Ну, Тому Ли я врезал, — пояснил мистер Хок в скобках. — «Ну, вот, — говорит она мне, — иди-ка ты отсюдова. Я видеть тебя больше не хочу».

Такое бессердечие мисс Джейн Маспретт привело к естественному результату и понудило его признаться, чтобы выгородить себя, и в тот же вечер она написала профессору.

Я простил мистера Хока. Думаю, он был слишком нетрезв, чтобы понять это, так как нисколько не растрогался.

— Это Рок, Хок, — сказал я. — Просто Рок. Есть божество, что наши завершают намерения, обтесывая их, как мы хотим (молодец Гамлет!), и нет смысла ворчать.

— Угу, — сказал мистер Хок после некоторой паузы, пока он пережевывал эту сентенцию, — точно, как она мне и сказала. «Хок, — сказала она, вот прямо так, — дурень ты»…