Любовь красного цвета - [185]

У собеседника конвульсивно дернулась рука. Лазар нахмурился:

– И все же одна мысль не дает мне покоя. Скажите, когда вы вбили Марии в голову, что именно в этом химике с его пилюлями заключается ее спасение, вы отдавали себе отчет, что эти таблетки смертельны?

– Никакие они не смертельные. – Молодой человек окатил его презрительным взглядом. – Просто она была набитой дурой. Вы оба с ней – идиоты. Ты позволил ей дорваться до этих таблеток, вот она и наглоталась их без меры. Приняла четыре штуки в один день: одну от тебя и три – от Матильды. И при этом никакой пищи. Даже воды не пила. А ведь она больна была, кожа да кости… – Он пожал плечами. – Ну и что вышло? Остановка сердца. – Последовали несколько секунд молчания. – Но ты неглуп, и тебе я могу по секрету сказать: я не хотел, чтобы эти таблетки убили ее. Наоборот.

– Значит, ты хотел, чтобы они помогли ей присутствовать на сегодняшнем показе? Ты это хочешь сказать? Что ж, понимаю. – Лоб Лазара прорезала глубокая морщина. – Ты хотел, чтобы она вышла на подиум.

– Я хотел, чтобы вы оба появились на подиуме! – Красивое лицо исказила кривая улыбка. – С тобой-то все в порядке. А вот она разваливалась прямо на глазах. Я еще в прошлом году это заметил. А мне это вовсе ни к чему было. Мне не нужно было, чтобы она испоганила мои планы на сегодняшний день. Она обязана была сегодня здесь появиться! «Белая голубка» должна была заставить ее сделать это… – Его глаза сузились от злости. – Странно, не правда ли? Человек осторожный, педант – о тебе все так отзываются. Какую статью о тебе ни прочитай, в каждой об этом написано. Так как же ты допустил передозировку? Как позволил ей объесться этими таблетками?

На абсолютно бесстрастном лице Лазара мелькнуло нечто похожее на человеческое чувство. «А паренек-то далеко не дурак», – подумал он.

– Что ж, скажем так… – со вздохом произнес Жан Лазар. – Я затруднил Марии доступ к этим таблеткам, но не перекрыл вовсе. Они хранились в ящике моего письменного стола. Она знала, в каком именно ящике какого именно стола. Она знала, что ящик этот заперт, и знала, где я прячу ключ. В конечном счете, не зная наверняка, к чему это приведет, я предоставил ей свободу действий. Таким образом, если Марии очень хотелось увеличить дозу – хотя я ей с самого начала недвусмысленно объяснил, какой должна быть эта доза, – у нее оставалась возможность забраться в мой стол. Таков был ее выбор… – Отвернувшись от молодого человека, он безучастно уставился в стену.

– Я дошел до точки, – продолжил Лазар. – Я просто больше не мог. Вот уж никогда не думал, что кто-нибудь услышит от меня подобное признание. Потому что я не из тех, кто быстро сдается. Но повторяю: я дошел до края. И Мария, наверное, тоже. Видишь ли, есть ситуации, когда смерть кажется актом милосердия. Наступает такой момент, когда лучше всего подвести под жизнью черту, подбить все счета и закрыть гроссбух… Но боюсь, тебе этого не понять. Ты слишком молод.

Лазар приподнялся, однако увидев, что его движение вызвало у визитера беспокойство, снова опустился на стул. Он посмотрел на часы. Потом на экран монитора.

– Итак, мне кажется, я знаю, чего ты наговорил Марии. Знаю, за кого ей себя выдавал. И даже заставил ее поверить в то, что ты – тот самый человек, за которого себя выдаешь. Матильда Дюваль поведала мне кое-что на этот счет. Мне точно известны обстоятельства вашей первой встречи. Известно, как ты обманом влез в жизнь сначала мадам Дюваль, а потом и Марии. Наверное, это оказалось не так уж сложно: одна – старая, полуслепая, выжившая из ума женщина, другая – безнадежно больная. Ты лучше меня попробуй обмануть. Думаю, эта задача окажется для тебя посложнее.

Молодой человек поднялся с места, сжимая в руке пистолет. Отступив на шаг от письменного стола, он пронзительным взглядом впился в Жана Лазара. «Интересно, сколько раз он репетировал эту сцену? – мелькнуло у Лазара в мозгу. – Сколько раз оттачивал сценарий? Наверное, не раз и не два, – пришел он к выводу, бесстрастно разглядывая необычного посетителя. – Перед зеркалом, должно быть, тренировался». Молодой человек явно рисовался, словно позируя перед невидимой камерой или на сцене несуществующего театра.

– Я твой сын, – торжественно изрек он.

Лазар продолжал молча смотреть на него. Ни одна мышца не дрогнула на его лице. Рот молодого человека сжался в жесткую линию, в остекленевших глазах появился холодный блеск.

– Я твой сын. Мария Казарес была моей матерью. Меня зовут Кристоф Ривьер. Когда-то и ты носил такую же фамилию. Я родился в Новом Орлеане в декабре 1969 года. А ты заставил ее бросить меня. Ты был беден, вот и уговорил ее отдать меня в сиротский дом – а там, глядишь, кто-нибудь и усыновит. Да только никому я оказался не нужен. Я видел собственное свидетельство о рождении – эту бумажку показывала мне Мария. Она все мне рассказала – как не хотела расставаться со мной, как на коленях в слезах молила тебя, но ты, паскуда, и слушать не хотел. Ты, сволочь, завернул меня в тряпочку и выбросил. Как мусор…

– Понятно. – Лазар скрестил руки на груди. Одного спокойного слова оказалось достаточно, чтобы прервать поток гневных словоизлияний. Молодой человек с побелевшим лицом пристально смотрел на него. – Значит, Мария показала тебе твое свидетельство о рождении? А свидетельство о твоей смерти она случайно тебе не показывала?