Любовь и так далее - [44]

Герой есть образец для подражания. Ролевая модель. Сейчас никто не стремится к индивидуальности, сейчас все стремятся к той или иной категории. «Спортивный герой», или, как их еще называют, «спортивный кумир» — самое омерзительное и сатирическое противоречие между определяемым словом и определением из всех, что мне попадались, — заявляет, что ему хочется быть образцом для подражания для «юношества», как он это называет. Иными словами: герой есть шаблон для клонирования. А во времена Ронсевальского ущелья, когда кривая сарацинская сабля вонзалась в подкожный жирок на мягком брюшке Европы… Momento[110]… где-то мы это уже слышали. Где-то я уже это слышал.

Я хочу помнить, что именно я вам уже говорил. Хочу избавиться от провалов в памяти. Ха!

ЭЛЛИ: Я спросила, может, чуть раньше, чем нужно:

— У тебя есть презервативы?

Он, кажется, удивился.

— Нет. Но я могу выбежать и купить.

Я сказала:

— Послушай, чтобы потом не было недоразумений. Я всегда только с презервативом. Такой у меня принцип.

Некоторых парней это сразу отваживает. Так что это своего рода проверка. Но он просто сказал:

— Принцип работает в обе стороны.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что нам не надо переживать. Ни о чем.

Мне понравилось, что он это сказал.

По дороге к двери он обернулся:

— Еще чего-нибудь нужно купить? Шампунь? Зубную щетку? Ленту для чистки зубов?

Знаете, Стюарт гораздо забавнее, чем он выглядит.

* * *

МАДАМ УАЙЕТТ: Ну что, убедила я вас своим маленьким отступлением про «мягкие чувства», что я ничего не хочу для себя, а хочу только для других? Позвольте мне объяснить. Быть стариком — это надо уметь, и старики это умеют. Они знают, чего от них ждут, и делают все сообразно этим ожиданиям. Чего я хочу? Я хочу — с горечью и беспрестанно — снова стать молодой. Я не терплю свою старость больше всего, чего я не терпела в молодости. Я хочу любить. И быть любимой. Я хочу секса. Хочу, чтобы меня ласкали и обнимали. Хочу трахаться, как это теперь называют. Я не хочу умирать. Но умереть все равно придется, и я хочу умереть во сне, внезапно, скоропостижно, а не так, как моя мать умирала от рака, крича от боли, и врачи не могли облегчить ее боль, и в конце концов ей решили дать морфий, чтобы она умерла и не мучалась, и тогда она замолчала. Я хочу, чтобы моя дочь поняла, что у нас с ней больше различий, чем общего, и что я всегда ее любила, но она далеко не всегда мне нравилась. И еще я хочу, чтобы мой бывший муж, который меня предал, был за это наказан. Иногда я хожу в церковь молиться. Я — неверующий человек, но я молюсь, чтобы Бог все-таки был и после смерти мой муж был наказан как грешник. Я хочу, чтобы он горел в аду, в который я не верю.

Так что, вы видите, у меня тоже есть «жесткие чувства». Вы такие наивные, вы вообще ничего не знаете про нас — стариков.

13. Диванные ножки

ОЛИВЕР: У Стюарта есть Теория, и задумайтесь на долю секунды над несочетаемым сочетанием — над смешанным браком — второго и четвертого слов в этом коротеньком предложении.

Стюарт считает, что животных на фермах следует выводить на прогулки и обеспечивать им комфортабельные условия для спанья. По мне, это фино. Стюарт считает, что овощи не должны быть накачаны стимуляторами, как велосипедисты на Тур-де-Франс. Это амонтильядо. Стюарт считает, что благородные очи новорожденных телят в момент их появления на этот печальный свет не следует оскорблять периферийным зрелищем деклассированного работника скотобойни с цепной пилой в руках. Это олоросо.[111]

Стюарт — подбодренный аплодисментами почтеннейшей публики, каковая всегда умиляется на столь добродетельные заявления, — развивает свою мысль дальше. Англичанин, оснащенный теорией, о Боже: все равно, что расхаживать на Кап-Даг[112] в твидовом костюме. Не делай этого, Стюарт! «Но нет, неймется им, доколе/Не подчинятся все их воле».[113] Итак, Стюарт, не сняв своих модных швейцарских часов и панталон с начесом, плавает по-собачьи среди нудистов, держа в зубах пакет следующих предложений: человечество в полном составе должно стать органико-биологическим; жители городов должны признать духовное родство со свининой, подверженной стрессу; мы все поголовно должны принимать дозы чистого и вызывающего наркотическое привыкание воздуха вдали от тех жутких акронимов из терминологии загрязнения окружающей среды, которыми он нас стращает; что мы должны вкушать плоды с зеленых насаждений и сокращать поголовье не в меру расплодившихся кроликов экологически чистыми методами типа лука со стрелами, после чего в полном составе отъехать в поля Аркадии, где влажен мох, как на сентиментальных полотнах Клода Лоррана.[114]

Иными словами, он хочет, чтобы мы снова вернулись в эпоху охоты и собирательства. Но дело в том, о Стюартус Рустикус,[115] что человечество много веков стремилось вырваться из этого состояния. Кочевники были кочевниками вовсе не потому, что им нравилось кочевать, а потому, что у них не было выбора. И теперь, когда в наш просвещенный век выбор у них появился, смотрите, что они предпочли: джип-внедорожник, автоматическую винтовку, телек и бутыль самогона. В точности как мы! И вот еще что: если бы мой вновь постройневший пухлявый друг взялся бы составлять какую-нибудь учебно-образовательную диораму