Любовь и так далее - [19]

Мы не обсуждаем моральный эвердьюпойс[57] вышеназванного индивидуума, нам нужны голые грубые факты. Стюарт: он что — набит долларами под завязку? Когда мы с ним сидели-выпивали, я — как человек тактичный — не стал слишком въедливо выяснять насчет его временного пребывания в Стране Годового Дохода, но мне пришло в голову, что если ликвидность омывает его стопы, подобно венецианскому наводнению, то, может быть, он не откажет отлить мне парочку ведер за счет города на воде. Бывают моменты, когда художнику вовсе не стыдно сыграть извечную роль просителя, принимающего подаяние. Связь между искусством и страданием есть золоченая нить, которая иногда стягивает слишком сильно. Еще день — еще доллар.

И я прекрасно осознаю, что если бы мне пришлось давать свидетельские показания, положа заскорузлую руку на Библию, что если бы мне пришлось говорить правду, и только правду, и ничего, кроме правды, я бы не употребил слово «тучный» по отношению к Стюарту. На самом деле его телесные очертания предполагают либо изнурительные занятия в спертом воздухе тренажерного зала, где пахнет подмышками, либо не менее изнурительные для тела и духа занятия дома на каком-нибудь продвинутом велотренажере. Может быть, он жонглирует булавами под йодлерические напевы Френка Айфилда. Я не знаю. Сам я не качаюсь, если я что и качаю, так только иронию — как насосом.

Вы, наверное, уже заметили, что я стараюсь иметь дело исключительно с субъективной правдой — которая всегда более реальна и более достоверна, нежели объективная, — и по этим критериям Стюарт был, есть и будет тучным. Его душа — тучная, его принципы — тучные и, насколько я понимаю, его депозитный счет в банке — такой же тучный. И пусть вас не обманет его теперешняя подтянутая фигура.

Он сказал мне одну любопытную вещь, которая может иметь отношение ко всему вышесказанному — впрочем, может и не иметь. Он сказал, что у свиней бывает анорексия, сиречь отсутствие аппетита. Вы знали об этом?

ДЖИЛИАН: Я спросила Оливера:

— Стюарт спрашивал про меня?

Он рассеянно посмотрел на меня. Собрался ответить, но передумал, опять посмотрел на меня и сказал:

— Ну да, спрашивал.

— И что ты ответил?

— В смысле, что я ответил?

— В смысле, Оливер, что когда Стюарт спросил про меня, ты должен был что-то ему ответить. И мне интересно, что ты ему сказал.

— Ну… что обычно рассказывают.

Я молча ждала продолжения. Обычно подобная тактика всегда действует. Но на этот раз Оливер замолчал. Сидел и рассеянно пялился перед собой. Это могло означать, либо что Стюарт вообще про меня не спрашивал, либо что Оливер просто не помнит, что он ему ответил, либо помнит, но не хочет повторять это мне.

Что, интересно, обо мне можно сказать такого, «что обычно рассказывают»?

7. Ужин

ДЖИЛИАН: Когда я сказала, что мы просто падаем в постель и не занимаемся сексом, вы ведь поняли, что это такая шутка, правда? Я так думаю, мы занимаемся сексом достаточно часто — как в среднем по стране, хотя я точно не знаю, сколько это — «в среднем по стране». Наверное, столько же, сколько и вы. И иногда это секс — как в среднем по стране. Скажем так, средненационального уровня. Я уверена, вы понимаете, что я хочу сказать. Я уверена, у вас это тоже бывает. Может быть, прямо сейчас, когда вы дочитаете эту главу, вы и займетесь тем самым средненациональным сексом.

Вот так все у нас и происходит. Уже не так часто, как раньше (и вообще никакого секса, когда Оливер болел). Как правило — в определенные вечера в неделю: в пятницу, в субботу и в воскресенье. Нет, это уже бахвальство. В один вечер из перечисленных трех. Обычно — в субботу. В пятницу я никакая — усталая после рабочей недели. В воскресенье я уже думаю про понедельник. Так что обычно — в субботу. Чуть-чуть чаще весной и летом, чуть-чуть чаще, когда мы в отпуске. Насчет эротических фильмов… никогда не знаешь, подействует это или нет, хотя, говоря по правде, сейчас они на меня оказывают прямо противоположное воздействие. Когда я была моложе, меня возбуждали такие фильмы. А сейчас я смотрю на экран и думаю: все происходит не так, — я имею в виду, не только со мной, но и вообще со всеми. Все происходит не так. Вот почему они меня больше не возбуждают. А вот Оливера — по-прежнему возбуждают, что иногда создает сложности.

Вот так и выходит, что ты говоришь себе: ну ладно, в следующий раз — мы никуда не торопимся. Но это мгновение, когда возникает желание, оно с годами становится таким… хрупким. Вы сидите, смотрите телевизор, вроде как обоим хочется заняться любовью, но не то чтобы очень, а так… в плане «было бы неплохо», потом вы переключаетесь на другую программу, смотрите какую-нибудь ерунду, и минут через двадцать вы уже оба зеваете, и момент упущен. Или одному из вас хочется почитать перед сном, а второму не хочется, и он или она лежит в полумраке и ждет, пока тот, кто читает, не выключит свет, и тогда ожидание и надежда переходят в легкую обиду, и момент снова упущен. Или вы дольше обычного не занимаетесь сексом и вдруг понимаете, что такой длительный перерыв создает двойственное отношение. С одной стороны, вы уже соскучились друг по другу, а с другой — вы уже начали забывать про секс. Когда мы были детьми, мы думали, что монахи и монашки должны пребывать в состоянии тайного, но перманентного сексуального возбуждения. Теперь я думаю, что большинство из них вообще не думают о сексе, им это просто не надо. Момент упущен.