Любовь и память - [41]

Поддержанный матерью, Михайлик еще более настаивает на своем, пока Василь не наподдаст ему шлепков. И за что родители хвалят Василя? Гудков и Пастушенко обходятся с Михайликом как со взрослым, а родной брат — как с молокососом. Ждешь его, как свое счастье, а он на тебя с кулаками.

Хотя это все было не так давно, но уже ушло в прошлое. Теперь совсем другое. Братья, если захочется в степи поработать, рано утром вместе идут в бригаду, вместе — с удочками на пруд, а вечером — в клуб. Охотно обмениваются мыслями по поводу прочитанных книг, газетных новостей или каких-либо сухаревских событий, и каждый про себя удовлетворенно отмечает, что все чаще суждения сходятся.

Однажды мать сквозь слезы сказала Михайлику:

— Какое счастье, что вы с Василем сдружились. Вчера в степи зашел разговор, у кого какие дети, и все женщины в один голос хвалят вас. Говорят, редко, мол, такое встретишь, чтобы родные братья так дружили. Куда б ни шли — всегда вдвоем, будто одной ниточкой связаны. А мне же приятно слушать…

— Не ниточкой, — засмеялся Михайлик. — Тут связь покрепче: не только кровное родство, но еще и духовное. Думается мне, что это на всю жизнь. Вы правду когда-то говорили: у Василя есть чему поучиться. Он — честный, работящий, чуткий, а главное — уверенно идет к своей цели. Если бы вы, мама, знали, как его уважают в техникуме и преподаватели и студенты! Если удастся ему пробиться в институт, он станет крупным специалистом…

— Дай боже! — вздохнула мать и перекрестилась.

Дружба дружбой, но были у братьев и свои тайны, которыми они не очень-то охотно делились.

В день приезда на летние каникулы Василь написал кому-то письмо и, вырвав из тетради два листа, начал вырезать конверт. Михайло лежал на деревянной кушетке, появившейся этим летом в хате у Лесняков. Старший брат обратился к нему:

— Не в службу, а в дружбу: сбегай, Мишко, в палисадник, отдери с вишни кусочек клея.

— Зачем тебе?

— Конверт склеить.

Младшему не хотелось отрываться от книги, и он посоветовал:

— Возьми иголку с белой ниткой и сшей, так делают, я видел у почтальона.

Василь насмешливо проговорил:

— Селюк ты дремучий, Мишко, хотя и студент второго курса, да еще и химико-механического техникума. Одно дело — в учреждение или другу посылаешь письмо, можно бы и сшить. А если девушке?

«Вон оно что? — удивился младший брат. — Выходит, у Василя в Павлополе есть девушка, а я и не знал. Ну и скрытный же он, Василь».

— Ладно, пойду! — улыбнулся Михайло. — Только скажи, кто она: студентка наша?

— Ты не знаешь ее, — ответил Василь. — И на этом — точка. Иди.

Братья ночевали в сарае, на свежем пахучем сене. Как-то вернулся Василь с гулянья и в свою очередь удивился:

— Ты уже дома, Мишко? Почему так рано?

— Нагулялся, — нехотя ответил брат.

Василь разделся, лег на рядно и после долгого молчания отозвался:

— Какая-то пара стояла у Пастушенкова двора. Я думал — ты с Настенькой.

Михайло не ответил.

После длительной паузы Василь снова проговорил:

— Я давно замечаю, что Олекса вокруг Настеньки колесом крутится.

— Пусть себе крутится на здоровье, — с недовольством в голосе отозвался Михайло.

— Хочешь, я поговорю с Гурием? — чтобы подчеркнуть свою неприязнь к Олексе, Василь впервые назвал его Гурием.

— Этого еще не хватало! О чем бы ты с ним говорил?

— Скажу правду, Мишко: проворонишь Настеньку — жалеть долго будешь.

— Да что ты пристал? — рассердился младший брат. — Настенька! Настенька! Будто всего и света что в оконце!

— Не во всяком окне такой свет славный, — со вздохом мягко и сочувствующе проговорил Василь, поправив на брате тоненькое одеяло. — Этот цветок еще не расцвел, а если расцветет — чудо будет. Тетка Наталка в молодости была не женщина — богиня. Да и дядько Сакий… — Михайло резким движением отбросил край одеяла, и Василь умолк, не договорив.

Наступила тишина, хотя братья еще долго не спали. Михайло думал о Настеньке, Василь, видимо, о павлопольской девушке, которой недавно послал письмо.

Настежь были раскрыты двери в голубую лунную ночь. В дальнем уголке сарая, попискивая, шелестели соломой мыши, а под крышей время от времени приглушенно отзывался сверчок. И ночь будто обыкновенная, и обычный разговор, но почему-то эта ночь запомнится братьям надолго: такая ночь им выпала во всю жизнь одна.

VII

Разлюбила Настенька Михайла, а может, никогда и не любила, но он сразу заметил, что не обрадовалась она его приезду так же, как тогда, зимой. Недавно они случайно встретились на площади, и Настенька, увидев его, от неожиданности отступила в сторону, потом остановилась и, когда он подошел к ней, удивленно спросила:

— Ты уже приехал? Неужели прошло полгода? Так летит время, что и не заметишь, как состаримся.

— А для меня эти полгода годом показались, — сказал Михайло. — Куда идешь, Настенька? Позволь, я провожу тебя.

— Нет, нет, — спохватилась девушка. — Я — к подруге.

Пока они стояли и разговаривали, она избегала прямого взгляда, на полных ее губах блуждала то ли виноватая, то ли немного пренебрежительная улыбка.

— Вечером придешь в клуб? — спросил он.

— Не знаю.

— Ну, выйди хоть за ворота, как стемнеет.

— Я у подруги задержусь.