Любовь и память - [199]

Гости разговаривали с матросами, осматривали корабль, и Голубенко фиксировал каждый их шаг, но кадры его не удовлетворяли: то фон не тот, то освещение не подходит. «Вот если бы они поднялись на капитанский мостик, — мелькнула мысль. — Там можно было бы щелкнуть на фоне моря». И Андрею повезло: Блюхер предложил подняться на капитанский мостик. Но фотографу там приткнуться негде. Что делать? Не терять же такой редкостно-счастливый случай! Голубенко взглянул на орудийные стволы главного калибра. «Вот откуда надо снимать».

Он обратился к комендорам:

— Братцы, выручайте, — и пояснил свой замысел.

— Ты что, ошалел? — послышалось в ответ.

— Не для меня, братки, для «Бюллетеня». Понимаете, просили из редакции.

Эти слова оказались магическими. Матросы поснимали ремни, вмиг связали их, подняли Андрея и припасовали его к стволу орудия… Снимок действительно получился блестящим. Вскоре после этого случая Голубенко перевели на службу в редакцию. Это произошло летом тридцать пятого, а с апреля сорокового, когда газета была названа «Боевая вахта» и стала выходить большим форматом, Андрея назначили начальником иллюстративного отдела. С тех пор он и работает в редакции, стал теперь «старожилом». Он делал снимки на Хасане, в прошлом году побывал на Северном флоте, вернулся загорелым, исхудавшим и счастливым. На Севере, при высадке на один из островов, он уронил в море свой чемоданчик с дорогой фотоаппаратурой и пленкой. Но с огромным воодушевлением он рассказывал о героях-североморцах. И как при этом сияли его зелено-серые глаза! Лишь значительно позднее боевахтинцы узнали о его личном подвиге: он разминировал маяк и взял в плен нескольких солдат противника.

Андрей плавал и на подводных лодках, и на линкорах, выходил в океан на сторожевых эсминцах.

Михайло мечтал побывать в командировке вместе с Голубенко, увидеть его в работе, поучиться у него. И вскоре такой случай представился: пришел Андрей и сказал, что получил от редактора задание посетить отдаленный гарнизон и что редактор не возражает против поездки туда Лесняка. В тот же день, наскоро собравшись, они выехали в дорогу. Им повезло — подвернулся попутный торпедный катер, и после полудня они уже прибыли к месту назначения. Однако из-за довольно большой волны им никак не удавалось пришвартоваться к пирсу. Решили выброситься на берег в резиновой шлюпке.

Голубенко вручил Лесняку фотоаппарат и при этом сказал:

— Если будешь тонуть, аппарат держи над головой, я сперва схвачу его, а потом буду спасать тебя. Наш журналистский девиз таков: «Жив ты или помер, а материал сдай в номер».

Михайло подумал: «Андрей подбадривает меня, салагу, в эту критическую минуту. Молодец!»

Подошли к берегу. Первым прыгнул в воду Голубенко, и в ту же секунду шлюпку перевернуло. Лесняк оказался по шею в воде, но приказ старшего по званию выполнял: фотоаппарат держал над головой. Выбрались на берег, подтянули лодку, разделись и расстелили на камнях обмундирование. Вдруг в портфеле Андрея что-то зашипело, показался дым, и вслед за ним раздался взрыв. Оказалось, что в магний проникла вода.

— Ну вот, выполнили задание! — с досадой проговорил Голубенко, с грустью поглядывая на портфель, из которого продолжал струиться сизоватый дымок. — Сам черт дернул меня за язык, когда я предложил твою персону себе в спутники. Растяпа!

Михайло виновато молчал, а Голубенко, стоя в трусах на камне, выкручивал свои штанины. Поглядев на приунывшего Лесняка, начал успокаивать:

— Ладно, не переживай, Михайло, — растяпа не ты, а я. Мне в разных передрягах приходилось бывать, пора бы уже стать предусмотрительнее…

— Всего не предусмотришь, — глухо отозвался Лесняк.

— Это верно. У меня случай был поздней осенью: послал редактор к артиллеристам береговой обороны, а живут эти пушкари в диком, отдаленном от благ цивилизации месте. Берег неприветливый, вокруг — море и непроходимая тайга. Пирсов никаких. Добирались к пушкарям так: останавливается корабль в миле от берега и ждет, пока к борту подплывет шлюпка. На этой шлюпке и шли к суше. И таким же манером — назад, на корабль.

Андрей аккуратно расстелил брюки на валуне, подошел к Лесняку — высокий, худощавый, как Дон Кихот, только без бородки.

— Прожил я у пушкарей три дня, — продолжал Андрей свой рассказ. — Снял десятка два кадров, фактов нагреб полный блокнот. В день отхода сложил все свое хозяйство в чемоданчик, сверху блокнот бросил и пошел на берег — подстерегать оказию. Жду час, другой. Ветер озорничает — сухим снегом лицо сечет. Волна поднялась. «Баллов шесть, не больше», — успокаивают приезжих местные жители. Наконец вдали замаячил корабль. Не прошло и полутора часов, как шлюпка причалила возле нас. Пока шли к кораблю — покачивало, а когда оказались с ним борт к борту, начало подбрасывать, как на трамплине. Первой прыгнула на палубу тучная тетка, я тоже нацелился, спружинил — и вслед за нею. Тут-то счастье отвернулось от меня: пока я пребывал в полете, раскрылся мой чемоданчик — и все хозяйство вместе с блокнотом плюхнуло в морскую пучину. Правда, кое-что и в шлюпку попало. Ну, из шлюпки достали, а остальное с блокнотом — в бездну. Приехал в редакцию, а там кричат: «Давай материал! Немедля!» Что делать? Дал — «Пушкари с берега ветров». И скажу честно: шедевр у меня не получился. А почему? Да потому, что для шедевра нужен был блокнот с фактами…