Любовь и память - [131]

— Да ты в конце концов скажешь, где он, что с ним? — У Таси на глаза набежали слезы, а от лица отхлынула кровь, и оно заметно побледнело.

Из хаты вышли отец и мать Добрели — высокий, чуть-чуть кривошеий отец в сером пиджаке, простоволосый, с такими же широкими скулами, как у сына, и низенькая, полнотелая мать — с большими добрыми голубыми глазами. Тася повернулась к ним и пояснила:

— Это наш… Это университетский товарищ Матвея, Андрей Жежеря. Они вместе с Матвеем и призывались, и воевали… Но вот…

— Ты, Тася, успокойся, все хорошо, — спокойно проговорил полностью овладевший собой Жежеря. — Говорю же — мы сперва были вместе. Тогда наше артиллерийское училище вывели из боя и отправили на Урал. Матвей сейчас, видимо, едет через приволжские степи. Прибудет на место — известит…

— Известит? — недоверчиво переспросила Тася. — Успеет ли? Ты же видишь, что делается. А почему ты не поехал?

Жежеря успокаивающе улыбнулся:

— Да ты присмотрись ко мне внимательней. Чего же мне ехать, если я уже имею звание младшего лейтенанта? Мне там, на Днепре, присвоили. И не только мне — Бессарабу и Печерскому тоже. С нами здесь, в Покровке, Павел Петрович Кажан, Лана Лукаш, Зиновий Радич. Спросишь, почему, мол, Матвею не присвоили звания… Матюша закончит училище — не младшим, а сразу лейтенантом станет. Пойми же ты — так сложилось… Я и пришел известить об этом родителей Матвея… А тебя, Тася, вовсе и не ожидал здесь встретить.

Родители, прослезившись, начали приглашать в хату, но Жежеря наотрез отказался: отпросился, мол, ненадолго, а время такое — опаздывать никак нельзя.

Андрей попрощался с родителями и протянул руку Тасе.

— Нет, — сказала она. — Я провожу тебя немного.

Тася, вероятно, в конце концов поверила Жежере, оживилась, приветливо улыбалась ему. Идя по тропинке мимо дворов рядом с Андреем, опустив глаза и краснея, открылась ему:

— Видишь ли, так получилось, что у меня от Матвея будет ребенок. Я сообщила ему об этом в письме, он очень обрадовался и написал, что если будет трудно, чтобы я ехала к его родным. Мои-то родители эвакуировались в Ворошиловград, там и старший мой брат работает на заводе, имеет бронь пока. А я сюда заехала, чтобы взять с собой Матвеевых родных. Они все еще колеблются…

Жежеря, услышав, что Тася ждет от Матвея ребенка, даже остановился от неожиданности. Не думал и не гадал, что Матвей и Тася окажутся такими скрытными…

Жежеря вернулся в полк мрачный и раздраженный. То, что он узнал, вызвало в его душе такие противоречивые чувства, в которых он не сразу смог разобраться. Оказывается, он настолько был неравнодушен к скромной и тихой Тасе, что сейчас даже позавидовал своему мертвому другу. Не сказав ей правды о судьбе Матвея, чувствовал себя так, словно совершил какую-то подлость.

…Там же, в Покровке, произошла еще одна неожиданность. Когда принимали пополнение и во дворе сельскохозяйственной школы толпились новобранцы, Радич, переходя из одного помещения в другое, услышал раздавшийся из толпы голос:

— Сухаревцы! Где вы шатаетесь!? Надо всем вместе держаться, иначе растыкают по разным подразделениям…

Зиновий оглянулся на голос и увидел говорившего: это был стройный смуглый парень цыганского вида. Радичу показалось, что он уже где-то видел его. Подойдя к нему, спросил:

— Это вы сухаревские? А скажите, не из вашей ли Сухаревки Михайло Лесняк?

— Наш он, — обрадованно откликнулся цыганистый парень. — А вы откуда его знаете, товарищ лейтенант?

— Учились вместе в университете, — пояснил Радич.

— Он самый, — оживился парень. — Ну, ты смотри! Мишко с малых лет мой кореш. Сейчас где-то в моряках ходит.

Трое сухаревских, среди которых был и этот цыганистый — он оказался Олексой Ковальским, — попали во взвод Радича.

…Невероятно тяжелыми, полными изнеможения и отчаяния, от которых леденела душа и рвалось на части сердце, были эти черные дни отступления.

Штаб Южного фронта, а затем и штаб резервной, которая уже была переименована в Шестую армию, передислоцировались куда-то на Донетчину. Полку Савельева и еще некоторым частям было приказано занять оборону в районе Покровки и сдерживать натиск немецких войск. Фашисты же свирепствовали, развивая наступление своих войск на Донбасс. Два дня отбивал их атаки полк Савельева, но на третий пришлось спешно отходить на восток, потому что немцы, прорвав оборону со стороны Запорожья, начали вдоль реки Волчьей обходить Дубравский лес, угрожая нашим войскам окружением.

Пошли дожди, и дороги раскисли. Профилирующая дорога, на которую в конце концов выбрался полк, была забита грузовиками, танками, подводами, густыми толпами беженцев, стадами коров и отарами овец. Крики, ругань, рев скотины и моторов, детский и женский плач и вопли представляли собою картину какого-то вселенского столпотворения…

Путь отступления пролег и через Сухаревку. Когда подошли к площади, посреди которой стояла деревянная безверхая церковь, Олекса Ковальский попросил у Радича разрешения забежать домой — попрощаться с женой. Зиновий разрешил, но приказал догнать взвод на выходе из села. Олексе мгновенно пришла в голову мысль, которую он тут же высказал Радичу: