Любовь и Ненависть - [31]

— Да, но… — заикнулся Руссо.

Но Дидро его, конечно, перебил:

— Это, конечно, легкое мошенничество, я готов это признать. Но нужно завладеть вниманием людей. Ты должен стать таким, как продавцы на ярмарках, которые стреляют в воздух из пистолета, чтобы привлечь к себе как можно больше покупателей.

Руссо кивнул, словно его убедили аргументы приятеля. Но он ни слова не сказал о той эмоциональной буре, которую ему пришлось пережить по дороге в Форт Венсен, о просопопее Фабриция, написанной на листке бумаги, промокшем от его слез.

Неудивительно, что впоследствии Дидро так удивлялся поведению Руссо — продаже его шпаги, отказу от места главного бухгалтера у Дюпенов. Дидро мог понять литературное мошенничество, чтобы привлечь к себе повышенное внимание, но то, что вытворял Руссо, заходило слишком уж далеко.

Жан-Жак будет отрицать утверждение Мармонтеля и других, что он по совету Дидро принял тогда отрицательную точку зрения. Но было ли это так на самом деле, точно сказать никто не может.

В действительности виноват во всем был Вольтер. А Дидро только так, отчасти — просто без его поощрения в ту минуту Руссо, скорее всего, не решился бы сделать поворот в своих рассуждениях на сто восемьдесят градусов. Двадцать лет он, выбиваясь из сил, гонялся за славой, которая была у Вольтера. Ему хотелось именно такой. Когда он ел, пил, спал — думал только о Вольтере, о том, как ему оказаться достойным этого великого человека. Сначала добиться славы — потом будут объятия Вольтера.

Теперь он знаменит. Он добился этого с помощью трюка, который показался Вольтеру смешным. Однако он не решился выпустить птицу-славу из рук. Он не осмелился пойти на риск снова погрузиться во мрак неизвестности. В этом случае он все потеряет. А так оставалась надежда. Возможно, предстояло шумное столкновение двух сторон: Вольтер выступит вожаком партии в защиту искусств и наук; Руссо — лидером другой стороны, осуждающей все это. Так уже случалось с европейскими мыслителями семьдесят пять лет назад, когда произошел крупный спор по поводу того, могут ли современные писатели сравняться с писателями Древней Греции и Рима. Это была знаменитая битва между антиками и модернистами[84].

Вспомним и знаменитую пикировку между Ньютоном и Лейбницем[85] — каждый из этих гигантов мысли пытался доказать, что именно ему принадлежит открытие метода бесконечно малых величин.

Руссо придется играть ту роль, к которой принудила его слава. Роль эта была довольно противоречивой.

Она заставляла Руссо притворяться, что он хочет оставаться в тени. А он всей душой желал обратного — полного признания и известности.

Разве не Жан-Жак за несколько лет до этого, получив должность секретаря французского посла в Венгрии, начал повсюду занимать деньги, чтобы полностью экипировать себя? Он заказал модные костюмы, две дюжины белых рубашек из тончайшего полотна, дорогие башмаки, шелковые чулки. Ну и, конечно, кружева, пуговицы и шитье — необходимое приложение к изысканному наряду. А какой был в нем шарм, когда он путешествовал! А как достойно он повел себя в Венеции, когда встал вопрос о том, имеет ли он право пользоваться услугами частного гондольера за счет посольства!

Секретарем посла — вот кем он был! Посла Франции в крошечной Венецианской республике, значение которой сильно упало, как только центр мировой торговли переместился в порты Атлантики. Само собой разумеется, Руссо представлялся секретарем посольства и членом французского дипломатического корпуса, что звучало очень внушительно, хотя на самом деле он не был ни тем, ни другим — просто личный секретарь посла, который платил Жан-Жаку из своего собственного кармана.

С каким бесстыдством он, Руссо, задолго до прихода славы проявлял любовь к роскоши, к всевозможным почестям, он так следил за строгим соблюдением правил этикета, старательно демонстрировал свою экстравагантность и хороший вкус. Его близкие друзья об этом, конечно, не забыли. И теперь они, вполне естественно, были поражены столь резкой переменой в Руссо. Но они все же не отвернулись от него. Они стали ему подыгрывать. Игра — часть жизни. Разве Дидро не продавал свои проповеди священникам, которые не умели сами их писать? И это Дидро, чей атеизм выводил из себя даже Вольтера! Ну а Гримм с его показным оцепенением, в которое он впал якобы из-за безумной любви к знаменитой актрисе мадемуазель Фель? Весь Париж только и говорил об этом. Целую неделю! Таким образом Гримму удалось впервые привлечь внимание широкой публики к своей персоне.

Поэтому они не укоряли Жан-Жака. Они бы на его месте отдались во власть игры точно с такой же увлеченностью. Но не слишком ли далеко Руссо заходит?

На сей раз друзья заблуждались! Руссо был решительно настроен заставить всех ему поверить. Он не отступит теперь. Он никогда не признается в подлоге.

К тому же разве он мошенник? Разве на него не сошло озарение по дороге в Форт Венсен? Разве он не написал в бессознательном состояния строки просопопеи Фабриция, о которой все говорят? В глубине души он по правде испытывал только ненависть к богатству и изысканности. Разве он не воспринимал с ненавистью салонную жизнь, театральный мир, насмешки и глумления со стороны этих богатых и изысканных, из-за которых чувствовал себя неполноценным?