Любовь и картошка - [59]

— Не знаю,— сказал Григорий Иванович.— Давайте обсудим это на правлении.

— Какое правление,— даже застонал Матвей Петрович.— Железнодорожники это тайно хотят.

— Тайно? — удивился Григорий Иванович.— Из полы в полу? Это все равно что тайно пароход купить.

После ужина Сережа ушел в свою комнату и раскрыл в первом попавшемся месте «Трех мушкетеров». Время тянулось невероятно медленно. Каждые несколько минут он поглядывал на часы. Около одиннадцати к нему в комнату вошла бабушка.

— Сережа, ты зачем электричество жжешь? Почему спать не ложишься?

— Уроки.

— Ты же говорил, сделал? — Она посмотрела на книгу.— Вам уже «Мушкетеров» на дом задают?.. Молока выпьешь?

— Нет. Сядь, баб.

— Некогда мне рассиживаться, — ворчливо ответила Галина Федоровна и тут же села на Сережину кровать.

— Баб,— обернулся к ней Сережа,— ты Слесаренко любишь?

— Какого Слесаренко?

— Кладовщика.

— Что мне его любить? Жених он мне?

— Не любишь. Говорила, он скользкий, как вьюн.

— Когда это я говорила?

— По телефону.

— Ну, может, и говорила. Мало ль чеголюди по телефону говорят. А к чему тебе Слесаренко?

— Да так, — уклонился от ответа Сережа.

Секундная стрелка двигалась по циферблату так медленно, как минутная, а минутная — как часовая. Без двадцати двенадцать Сережа не выдержал, открыл окно — петли у него были заранее смазаны солидолом, открывалось оно совсем бесшумно — и выбрался наружу. Луна мчалась по небу, как искусственный спутник, кругленький, поблескивающий металлом спутник с потерянными в клочьях облаков иглами антенн. Ветер дул порывами, срывая листья с возмущенно лопотавших тополей.

Олег и Ромась уже ждали Сережу у своего дома. Они тоже вышли заранее. И тут же из темноты с разных сторон стали появляться ребята.

— Пошли! — шепотом скомандовал Сережа.

Они остановились сначала у школы. Сережа обогнул здание, за которым находился небольшой дом директора Анны Васильевны. Наташи возле дома не было. Сережа подобрал горсть песка, швырнул в крайнее слева окно. Окно распахнулось. Наташа выбралась на улицу.

— Чуть не проспала,— сказала она.

Возле калитки во двор председателя колхоза, как они договорились об этом с Васей заранее, к четвертой штакетине была привязана нитка. Сережа осторожно потянул за нее.

— Дергай сильнее,— предложил Олег.

— Не могу, нитка порвется.

Сережа все-таки дернул сильнее, и нитка в самом деле порвалась.

— Я свистну,— сказал Ромась.

— Я тебе свистну, — схватил его за руку Олег, потому что Ромась уже засунул в рот пальцы.— Председатель проснется.

Они решили, что обойдутся без Васи, и пошли дальше вдоль дворов, под деревьями, в тени, но возле усадьбы кладовщика их догнал Вася.

— Вы мне чуть палец на ноге не оторвали, — сердился он.— Я еле выбрался. Дед не спал. Что-то там писал или читал.

Слесаренко работал в колхозе только второй год, но обосновался он тут прочно. Построил двухэтажный каменный дом на восемь комнат, гараж, теплицу под стеклом, где выращивал ранние помидоры, вместо деревьев густо посадил кусты малины и смородины. Считается, что это выгодней.

В усадьбе кладовщика по натянутой толстой проволоке носилась вдоль забора здоровенная овчарка. Она лаяла и рычала на ребят, стоявших по другую сторону высокого сплошного забора.

— Давай, Ромась! — шепотом приказал Сережа. Вася и Олег подсадили Ромася на забор.

— Здоров, Индус,— дружелюбно поздоровался Ромась. Индус умолк и завилял, повизгивая, хвостом. Ромась спрыгнул с забора и подошел к собаке.

— Дай лапу. (Индус послушно дал лапу.) А знал бы ты, что я тебе принес...— Ромась отломил кусок колбасы, дал собаке, откусил сам от оставшегося куска и, прожевывая колбасу, открыл калитку.— Разрешите доложить: охрана ликвидирована без единого выстрела!

Ребята проскочили во двор.

— Что, Индус, продал честь и совесть за кусок колбасы? — спросил Сережа, проходя мимо собаки. Индус его словно понял и недовольно зарычал. Ромась бросил Индусу еще кусок колбасы.— По агентурным данным — под крыльцом,— шепотом указал Сережа.

— Четыре ящика,— ревниво добавил Ромась. «Агентурные данные» принадлежали ему.

— Давайте,— сказал Сережа.— Только тихо.

Они пробрались к крыльцу, залезли в по-хозяйски устроенный под крыльцом небольшой сарайчик и выволокли наружу ящики с яблоками. Затем так же тихо поднесли их к тополю у забора. Ромась и Индус по-прежнему уплетали колбасу.

— Бери Ромася,— сказал Сережа Олегу,— и дуй наверх. Вы вдвоем вяжете, а мы подаем.

— А я? — обиженно спросила Наташа.

— Ты — наблюдатель.

— Я хочу наверх.

— А свалишься?

— Не свалюсь.

Утром, до занятий, перед усадьбой кладовщика Слесаренко толпились только школьники. Взрослые перед забором не задерживались, но по улице прошло чуть ли не все село. За забором на самой верхушке пирамидального тополя был прикреплен плакат: «Мичуринский тополь», а с веток гроздьями свисали яблоки сорта пепин шафранный. Вдоль забора по проволоке носился Индус, облаивая прохожих.

Через дорогу от усадьбы кладовщика, чуть правее была колхозная парикмахерская — сверкающий стеклянный куб с двумя креслами и одним мастером, крупным, плотным, исполненным сознания собственной значительности мужчиной лет тридцати по имени Юрий Юрьевич.