Сегодня вечером он будет рассказывать своей жене, Мике, как долго с ним разговаривал директор совхоза, как вкусно он накормил его в своей избе и угостил крепким душистым табаком. Мике будет вздыхать, прищелкивать языком и ласково погладит его по спине. «Я у нее умный муж». А завтра он соберет бригаду и объедет оленьи стада.
Онэмэ вскочил на нарты, откинулся на спинку и гикнул на оленей:
— Эгей! Олень мой, приятель мой, олень-старик!
Олени рванули упряжку и помчались, ломая наст копытами. Снег взвивался, порошил, покрывая их спины белыми попонами.
Бежит рысцой, ступает мягко… —
пел Онэмэ.
Он широко раскрыл узкие черные глаза, думая о себе, о Косеве, о радости, о тундре. «Ай-ай! Зачем Косеву песни? Косев — комсомолец. В районной школе он почетный директор. Собирает по стойбищам песни и записывает их на бумаге точками. «Это ноты», — он говорит. Их можно читать и петь. А мне ноты ни к чему. Я пою и без них. Вот снега лежат. Тундры. Моя тундра! Нежная как лебедь. Вот олени бегут на стойбище верным путем. Я везу радость стойбищу, а олени молоко оленятам…»
Олень мой, гость каждодневный,
Олень мой, приятель старинный,
Бежит рысцою так мягко,
Ступает копытами нежно.
Он ягель не ищет. Он сытый.
По тундре бежит к океану,
К морскому соленому ветру.
Он хочет увидеть волны,
Он хочет проститься с горами,
С кустарником хочет проститься,
С пышной сосновой верхушкой.
Олень, мой приятель верный,
Мы оба стары с тобою,
Как долгая зимняя вьюга…
Онэмэ замолчал, отдавшись очарованию собственной мелодии. Ему стало тепло и весело.
«Косев говорит: «Песня твоя в народ идет. И пластинки пошлют в каждое стойбище. Зачем? Меня и так знают в тундре. И… в Москве меня знают…»
Прекрасна земля моя — тундра.
Недаром здесь птиц так много,
Так много трав весною.
А ночи, и холод, и голод
Прошли, не вернутся больше.
Солнце взошло над тундрой.
Над чумом моим оно светит
И сердце мне греет.
И дети растут под солнцем.
Стада оленей пасутся.
Эгей, олень, мой приятель!
Давно тебя ждут оленята,
Давно меня ждут мои дети.
Ты видишь — стоянка дымится?!
И мы задымим своей трубкой.
Эгей, мой приятель, быстрее!..
Онэмэ пел. Звенели колокольчики, как бы вторя ему. Старик привстал на колени и вздохнул всей грудью.
— Я скажу ему: «Здравствуй, Косев-товарищ! Песню тебе привез я. Радость — песню».
Северный Урал
1952
