Любовь и французы - [21]

Главным среди них был Карл Орлеанский^{35}, поэт, принадлежавший к царствующему семейству, попавший в 1415 году при Азенкуре в английский плен, в котором томился четверть века. Карл был так же элегантен, как и его стихи. За день до битвы он заказал роскошный костюм красного бархата, расшитый более чем тремя сотнями жемчужин. (К слову сказать, мода оказывала свое влияние даже на исход сражения. Если бы французские рыцари не носили старомодных кольчуг, столь тяжелых, что в них с трудом можно было двигаться, войско обладало бы большей мобильностью.)

Вскоре по прибытии в Англию Карл занялся двумя родственными друг другу делами: он писал стихи и влюблялся. Как удачно заметил Гастон Пари: «Никогда еще милые пустячки, нежные, но лишенные подлинной страсти, исполненные меланхолии, но не искренней печали, не находили более изысканного интерпретатора. Это первые французские классические стихи, которые (благодаря своей изысканности и очарованию) заслуживают того, чтобы сохраниться в нашей памяти». «Милые пустячки» — музыкальные сонеты, нежным звоном услаждающие слух.

Амур, мне с сердцем совладать

Невмочь, поскольку жажду я

От ночи дня не отличать,

У вас на службе состоя.

Когда Карл после долгого плена возвратился во Францию, одной из первых его забот было введение среди соотечественников очаровательного английского любовного обычая в день, когда, согласно поверью, все птицы небесные играют свадьбы (четырнадцатого февраля), посылать «валентинки». Можно себе представить, какое наслаждение, должно быть, доставлял Карлу этот новый предлог, чтобы послать стихи своей избраннице! (Множество его стихов представляют собой «валентинки».) Обычай этот во Франции так и не получил всеобщего распространения, оставшись аристократическим, и соблюдался только при дворе.^{36} Карл Орлеанский поддерживал его среди своего кружка придворных и поэтов.

В Блуа приглашали всех талантливых музыкантов и поэтов той эпохи, в том числе и величайшего из них, самого современного и самого богемного из многих — оборванного, жалкого бродягу Франсуа Вийона^{37}, завсегдатая парижских борделей и кабаков наинизшего разбора, чудом избежавшего виселицы за воровство. Что он знал о любви?

Похоже, она прошла мимо него, оставив поэту лишь сожаления и скудную компенсацию в виде разврата. Однако он знал почти все о столичных filles galantes[47]: Толстой Марго, Марион-Идоле и Большой Жанне из Бретани.

Худ, пьян — какой уж есть, и не стыжусь.

Кобель я, вот с сучонкой и лижусь.

Глава 8. Продажная любовь

В одно воскресное утро 1254 года Маргарита Прованская, супруга Людовика Святого, отправилась к мессе в одну из больших парижских церквей, взяв с собой вместо обычной свиты одну лишь фрейлину, которая села слева от королевы. Справа расположилась элегантная парижанка в подпоясанном золотым кушаком платье с длинным шлейфом — ее королева после благословения удостоила поцелуя, как требовал того обычай.

В тот же день, позднее, во дворец донесли, что «дама» эта была проституткой, одевшейся, вопреки правилам, «подобно обыкновенной честной мещанке».

«Нельзя ли издать законы получше? — вопрошала своего богомольного супруга королева.— Вы должны что-то сделать с этими женщинами». Маргарита испытывала искреннее негодование из-за случившегося в церкви, но в то же время радовалась возможности занять короля делом, которое бы отвлекло его от навязчивой идеи отречься от мира и доживать свой век в монастыре. Людовик никогда не одобрял тех своих рыцарей, которые были завсегдатаями борделей. Когда одного из его вассалов застали в походном борделе в окрестностях Кесарей, ему предложили на выбор два наказания: тот должен был либо согласиться на то, что его проведут вокруг лагеря в одной рубашке на веревке, обвязанной вокруг причинного места, либо покинуть армию, оставив королю своего коня и доспехи. Рыцарь выбрал последнее.

Если Людовик был возмущен уже тем, что его жена поцеловала проститутку, то результаты проведенного расследования, касавшегося привычек этих «веселых женщин», еще больше шокировали его. Он узнал, что проститутки благоденствовали под юрисдикцией roi des ribaudes^{38}, провозгласив своей покровительницей святую Марию Магдалину. Церковь на улице Жюсьен была отдана им со дня ее основания в двенадцатом веке, там женщины зажигали свечи перед витражом с изображением святой Марии Египетской, готовой сесть в лодку и приподнявшей юбки гораздо выше колен. Надпись внизу гласила: «В уплату за перевоз святая предлагает лодочнику свое тело».^{39}

Людовик спешно издал ряд строгих правил, которые в конце концов пришлось смягчить. Во-первых, он приказал людям воздерживаться от сдачи домов проституткам, а затем изгнал их из города. (В результате проституток развелось вдвое больше, чем прежде, и в закон пришлось внести изменения. Отныне домовладельцы должны были платить особый налог, шедший на нужды казначейства.) Однако большинство проституток покинули Париж. Они поселились в маленьких домиках, которые назывались bards, добавление уменьшительного суффикса превратило это слово в bourdeau, или bordel — слово, сохранившееся в языке и поныне.