Любовь и дым - [43]

В глубине души она была потрясена своими мыслями. Она так резко поставила чашку, что блюдечко едва не треснуло.

— Теперь мне в самом деле пора, — проговорила она тихо.

Дант не стал спорить. Он проводил Анну к своей машине и отвез до крыльца отеля «Ройял Орлеан». Они прощались на тротуаре, причем она то и дело оглядывалась через плечо, опасаясь внезапного появления мужа. Впрочем, она не забыла высказать Данту свою благодарность за чудесно проведенный день и пожала ему руку.

Ей было жаль, что он быстро ушел. В то мгновение, когда его красная машина отчалила от тротуара и стала удаляться вдоль по улице, ей пришло в голову, что она многое еще могла ему сказать, но не сказала… В то же время она чувствовала сильную усталость и очень хотела прилечь отдохнуть.

Эдисона нигде не было видно. В вестибюле гостиницы тишина и покой. Те, кто в этот день оформлялся, уже давно получили свои номера, а на коктейль еще никто не спускался. Анна шла вслед за гостиничным служащим, который нес бронзовую статую. Они вместе вошли в лифт. Двери закрылись, загудел мотор, и Анна с облегчением вздохнула.

Служащий посмотрел на нее сверху вниз и сказал:

— Жаркий сегодня был денек.

Она согласилась с этим, одновременно опасаясь, что выглядит такой же разгоряченной, какой была в душе.

— Завтра будет то же самое.

Она кивнула. Да, завтра будет жарко, и послезавтра, и в последующие дни. Но такого дня, как сегодня, уже не будет. Никогда.

Ей пришло в голову, что Эдисону вовсе не обязательно слушать, как она провела этот день. Обычно она никогда от него ничего не скрывала. Во-первых, потому, что ей нечего было скрывать, во-вторых, потому, что она боялась, что он все равно про нее узнает и потом будет только хуже.

Она полюбила этот день. Он был чист, свободен, наполнен радостью и веселым смехом. В этот день она не сделала ничего, за что потом ей было бы стыдно.

Этот день навсегда останется у нее в сердце. Она будет хранить его в себе.

7

Молодой человек возник словно из воздуха. Только что Рива собралась домой, покидая здание «Столет билдинг», оставив за собой качавшиеся двери из стекла и стали и направляясь туда, где дожидалась ее автомашина, как в следующую секунду он уже стоял, преградив ей путь.

Рива отступила, ограждая себя от него поднятым, словно щит, портфелем. Джордж, выходивший из лимузина, чтобы открыть ей дверь, немедленно бросился навстречу.

— Простите, миссис Столет, — спешно сказал молодой человек, — я не думал вас напугать. Но вы позволите мне поговорить с вами минутку?

Прошла еще секунда, и Рива узнала его — юный фотограф с политического сборища. Она подняла руку, чтобы остановить Джорджа. Шофер остановился, но не возвратился к машине, а заложил руки за спину.

— Что вы хотите? — спросила Рива.

Тон ее не был дружелюбным, а выражение глаз и подавно. В ожидании ответа она оглядела фотографа с черноволосой головы до ног, обутых в замшевые прогулочные туфли. У него было довольно худощавое телосложение, обычно свойственное людям, которые могут позволить себе есть, что хотят. Светлый цвет его кожи и голубые глаза в сочетании с черными волосами выдавали ирландское происхождение. Храбрость ирландцев угадывалась и в глубине его характера, если судить по тому, с какой неустрашимостью он воспринял свою оценку Ривой.

— Я пробовал назначить встречу через вашу секретаршу, но, очевидно, у нее указание не пускать представителей прессы. Собственно, я по личному делу. Это касается вашей племянницы.

— Я не понимаю.

Грустная улыбка скользнула по его лицу.

— Да и я толком тоже. Она не тот тип девушки, с кем я обычно провожу время. Но я все смотрю на эту фотографию, что сделал в субботу, и никак не могу выбросить ее из головы. Я бы хотел узнать ее поближе.

— Зачем приходить ко мне? — В поведении Ривы не произошло никакого смягчения. Это был человек, отвечающий за привлечение внимания общественности к ее встрече с Эдисоном. Он мог и в самом деле проявлять интерес к Эрин, но в то же время мог и не проявлять.

— Встреча с вашей племянницей начинает походить на одну из невероятных игр-викторин. Я узнал, что она учится в Тьюлейне, но если у нее есть телефон, его номер нигде не значится. Ваши люди и дома, и на работе не хотят его давать и не говорят, где она живет. Ее мать, когда я туда позвонил, буквально вцепилась мне в горло, обвиняя меня чуть ли не в том, что я извращенец или маньяк, или то и другое одновременно. Последняя моя надежда — ваше сострадание.

— Почему вы думаете, что я помогу вам?

— Не знаю. На мой взгляд, вы разумная женщина. И потом, возможно, вы сочтете, что лучше потакать мне, чем оставить меня в недоумении, почему все так старательно опекают вашу племянницу.

Он был умен, ей пришлось отдать ему должное. А также несколько беспокоен. Едва ли она могла винить его в последнем; качество, которое ей нравилось в умеренном количестве.

— Эрин, — сказала Рива, — очень открыта и доверчива. Она не до конца сознает, что мир полон людьми-потребителями.

— И вы думаете, что я один из них?

— Такая вероятность существует.

Он кивнул:

— Так, остановимся. Могу вам сообщить, что я не такой, но я не знаю, есть ли способ доказать это.