Любовь и другие мысленные эксперименты - [29]

Отдохнуть. Подождать. Осмыслить. Маленьких усиков больше нет. Опухоль перестала расти. Наша боль стала воспоминанием, мигрени прекратились. Мое тело лежит в одном из меньших туннелей, пресыщенное, измученное, но разум мой видит все. Все, что знает и видит Рейчел, и намного больше. Ведь все, что она вспоминает урывками, отдельными вспышками, в любой момент можно воссоздать. Книги, разговоры, лекции, фильмы, письма. Мне доступна каждая мысль, хоть раз приходившая ей в голову. Во мне живет вся история человечества в целом — и Рейчел в частности.

Лежа в туннеле в голове Рейчел, пытаюсь думать о Ки, но ее больше нет. Нет колонии, нет моего прежнего мира. Вкус лунного света, шепот травы, топот множества идущих строем ног кажутся теперь далеким прошлым. Куда мне идти отсюда? Здесь еще есть работа, а в коде моем по-прежнему записана необходимость трудиться. Теперь, когда у моих ног, простираясь до самого горизонта, лежит весь мир, меня успокаивают привычные повседневные обязанности.

Каждый день откусываю еще понемногу. Теперь, когда у меня есть доступ ко всем воспоминаниям, замечаю только перемены настроения. Оно от многого зависит — от гормонов, социального взаимодействия, погоды. В жизни человеческой особи много стрессов, а с меня довольно опухоли и мозговых волн, и потому разум мой старается выбрать конкретную мысль и сосредоточиться на ней. За брошенными вскользь замечаниями я не слежу. Мать звонит ей издалека, и под гнетом захлестывающих нас чувств я не могу понять, в какой стране та находится и какую тему хочет обсудить. Есть что-то новое, и Рейчел это скрывает. От матери и от самой себя. Это притворство изматывает нас обеих, опутывает надеждой, желанием, горькими воспоминаниями с миндальным привкусом смерти и страха. Оставляю Рейчел ее матери.

В голове моей сейчас струнный квартет си-бемоль мажор Томазини, сотни бабочек, танцующих над полем на исходе лета, иллюстрация к «Нашему общему другу», изданному «Пингвин букс», рецепт лаймового пирога, текст из учебника по географии и карманные часы. Все эти образы плавают в сознании Рейчел, но ни на чем конкретном она не останавливается. Мне нравится исследовать их, пока ее ум вдруг не замкнется на чем-то конкретном и о чем-то другом думать станет уже невозможно. Челюсти мои в это мгновение разжимаются, чтобы отхватить кусок побольше, и отсутствие контакта с мозгом Рейчел позволяет мне и дальше топать вперед и рыть свой туннель. Но не заметить изменения температуры и притока мозговой жидкости нельзя. Что-то случилось, и она из-за этого переживает.

Несколько секунд изучаю изменения, произошедшие в ее сознании, но понять, что это за событие, не успеваю — меня подхватывает волна жидкости и несет вниз, к коре головного мозга. После потери ноги мне трудно сохранять равновесие, раньше меня частенько сбивали с ног электрические разряды, но приливом еще никогда не уносило. Стараюсь встать на ноги, борюсь с утягивающим меня все дальше течением. Мои знания о теле Рейчел ограничены общими сведениями о человеческой анатомии, почерпнутыми из просмотренных ею научно-популярных передач и моих собственных поверхностных исследований. Слышала, что где-то должен быть смертоносный желудочный сок и другие жидкости, способные разрушить даже мой панцирь, но может ли такое произойти на самом деле, мне не известно. Кружась, несусь в потоке, льющем от шеи вниз. Лежат ли другие ее органы так же, как мозг, в мешочках, за мембранами? Или их удерживают на весу те веревки, что цепляются к позвоночнику? Время на исходе. Барахтаюсь в вязкой жидкости, ощущая притяжение неизведанных глубин. Наконец, мне удается добраться до полости в верхней части позвоночника и отчаянно вцепиться челюстями в костную стенку. Поток проносится мимо.

Меня накрывает чувствами Рейчел, такими же сильными, как течение. В ней бушуют эмоции — разные, а не какая-то одна, — и все они извергаются в ее кровь. Мысли и образы мелькают слишком быстро, чтобы за них можно было ухватиться. Здесь, в маленькой пещерке, стук ее сердца, не заглушенный толстым слоем плоти, слышится отчетливее; но он здесь не один. Стучит что-то еще — стучит быстрее, но тише — барабанит в наше сознание, как капли дождя. Тук-тук, тук-тук: стук нового, отчаянно цепляющегося за жизнь, сердца, пульс новой жизни.

writeln (‘Current time: ‘,

TimeToStr(Time));

До конца беременности и еще какое-то время после родов жизнь была проще. Опухоль перестала расти, мое место по-прежнему было у нижней мембраны, работа шла своим чередом. Мы не страдали от головных болей, а недолгий период тошноты и головокружений был вызван поначалу гормонами, а затем усталостью. Включаться в сознание Рейчел стало приятно. Мысли ее остались такими же спутанными и многочисленными, как и раньше, но теперь в ней ощущалась удовлетворенность и сосредоточенность — у нее внутри рос ребенок. Мне же приходилось разрываться между двумя противоположными задачами, требовавшими от меня практически одинаковых усилий. Пускай опухоль теперь находилась под контролем, хаос, расцветавший вокруг упругой плоти, упорно манил к себе.