Любовь и честь - [12]

На воду тотчас спустили шлюпки и подтянули спустивший паруса корабль к причалу.

Один из капитанов в толпе буркнул по-французски:

— На море никто не может сравниться с этими чертовыми британцами.

Спорить с этим, особенно сейчас, было трудно.

Лоточники, извозчики, проститутки потянулись к пирсу, где стоял британский корабль. С него уже подали сходни, и первым на берег ступил капитан. За ним сбежал высокий худощавый человек с темными глазами. Он так спешил, что просто отодвинул капитана и быстрым шагом направился к ожидавшим извозчикам. Меня удивило, что он смеет так непочтительно обращаться с капитаном, который провел корабль через невероятно опасные воды. Но еще больше я удивился, когда сам капитан, старый морской волк, хоть и вспыхнул от негодования, но не посмел сказать ни слова, и его бывший пассажир укатил на первых же попавшихся санях.

Я рванулся было туда, где оставил ждать извозчика, чтобы проследить за темноглазым англичанином, но пока я пробивался сквозь толпу, незнакомец уже давно укатил, поэтому я приказал извозчику везти меня обратно в «Белый гусь».

Тогда я еще не знал, что на борту британского корабля «Конквест» кроме темноглазого англичанина прибыл человек, с которым я уже встречался. Это был тот самый американский моряк, который нашел меня в Лондоне и отвел к Франклину. Его звали Хирам Марш. Но тогда я не знал этого, а он видел меня в толпе, но решил дождаться удобного случая, чтобы тайно встретиться со мной.

8

Белл-бой Тихон — после событий вчерашнего дня я узнал его имя — протянул мне безукоризненно выглаженный мундир.

— Отлично, мой мальчик, — одобрил я. — Он никогда не выглядел лучше, чем сейчас.

Тихон просиял, но его улыбка чуть потускнела, когда он снова заговорил.

— Я… мундир… относить… там… пуговицы… слабые… — Ради меня он пытался подыскать английские слова, хотя по-немецки говорил лучше.

— Что с пуговицами? — переспросил я, глядя на позолоченные пуговицы мундира, и тут до меня дошло. — Ты что, пришивал эти болтающиеся пуговицы?

— Нет, не я… мама… она портниха…

— И ты носил мундир к себе домой?

— Нет… мама сюда приходила.

— Та-ак, — протянул я, поскольку не только пуговицы были снова крепко пришиты, а и сапоги начищены до умопомрачительного блеска, и пряжки сияли.

— Ты где живешь? — спросил я, думая, чем бы отблагодарить его, если нельзя давать деньги.

— Недалеко от гостиницы.

— Тогда вот что. Вот деньги, беги домой и купи у своей мамы ленту поярче. И мигом обратно, нам с графом через двадцать минут уезжать.

Он вернулся с алой лентой, когда мы с Горловым усаживались в сани Петра.

— Спасибо, Тихон, — сказал я. — А теперь отправляйся к хозяину и скажи, чтобы он подал тебе настоящий солдатский ужин за счет капитана Селкерка.

Когда мальчик ушел, я повернулся к Горлову.

— Отдай ленту Петру, и пусть повяжет ее на шапку. Он заслужил этот знак отличия.

Горлов только покачал головой на мою сентиментальность, но отдал ленту Петру и перевел мои слова, хотя я думаю, что он сделал это, как всегда, со своими комментариями.

Но как бы то ни было, Петр с довольным видом повязал ленту поверх своей старой шапки, лихо свистнул, и мы помчались по холодным темным улицам.

* * *

На Невском выстроилась целая вереница саней и карет, направляющихся к резиденции французского посланника. Звуки скрипок и арф серебристым звоном струились вместе с вечерним бризом по всему проспекту и казались порождением серебристой луны и хрустальных звезд, тихо мерцавших в черном небе и отражавшихся в драгоценных камнях, которыми были усыпаны наряды женщин, входивших в распахнутые двери дома в сопровождении блестящих кавалеров. При свете луны и прекрасные лошади, и великолепные экипажи со своими пассажирами казались серыми, но стоило им подъехать поближе к теплому свету, льющемуся из дома, как они, словно по волшебству, преображались.

У дверей их встречал наш вчерашний «вельможа», который передал нам приглашения. По другую сторону дверей стоял его близнец и тоже кланялся гостям.

Мы с Горловым прошли через столовую, где были накрыты огромные столы, в бальный зал.

Освещенная сотнями свечей толпа гостей просто сверкала великолепием нарядов. Женщины томно обмахивались веерами, хотя здесь, в северной столице России, это выглядело несколько необычно.

Оркестр играл вовсю, но никто не танцевал, поскольку объявляли прибывающих гостей. Когда мы с Горловым ждали своей очереди, он внимательно посмотрел на меня.

— Просто парижский знакомый, говоришь? — задумчиво спросил он, поглядывая на разодетых гостей. — И этот «просто знакомый» после вчерашнего визита взял да и пригласил нас на такой бал?

— Именно так, — вздохнул я.

Он, конечно, понял, что я чего-то недоговариваю, но, похоже, это не слишком его волновало. И когда мажордом объявил: «Граф Горлов и мсье капитан Селкерк», Сергей расправил плечи, разгладил усы и гордо прошел через зал.

Я шел рядом с ним, разглядывая гостей, и сразу приметил троих людей, внимательно смотревших на меня. Первый был худощавый, элегантно одетый господин с седеющей бородкой, в котором я инстинктивно признал маркиза Дюбуа. У второго, бледного черноглазого мужчины помоложе, тоже красовалась на шее медаль посланника, а третьей была уже знакомая мне Шарлотта, чьи изумрудные очи на несколько секунд встретились с моими. Она посмотрела мне прямо в глаза, чуть дольше, чем позволял этикет, а потом снова принялась отдавать приказы слугам и служанкам, почтительно слушающим ее.