Любовь хорошей женщины - [38]

— Кое-что здесь похоже на инсценировку, — заметил Кент. — Вы так не думаете?

— Ну конечно, я так думаю! — воскликнула Сонье.

— И конечно, никакой страховки нет и в помине?

— Не говорите глупостей. Будь у него страховка, я бы добралась до истины. И да, страховки не было, — сказала Сонье. — Итак, вот что я намерена сделать…

Она сказала то, чего никогда не говорила свекрови. Что когда она останется одна, то отправится на поиски. Она собирается отыскать Коттара или выяснить правду.

— Вы, наверное, думаете, что это какая-то дикая фантазия? — спросила Сонье.

«Долой с этой качалки», — подумал Кент и внутренне содрогнулся. В каждом визите в этом путешествии рано или поздно наступал момент острого разочарования. Момент, когда он понимал, что человек, с которым он говорил, человек, которому он признавался, что ищет, не собирается дать ему то, за чем он пришел. Старому другу, которого он навестил в Аризоне, повсюду мерещилась опасность, несмотря на то что жил он в охраняемом кондоминиуме. Жена старого друга, которой было за семьдесят, всучила Кенту альбом с фотографиями, где она с какой-то старухой нарядились, как клондайкские девки в салуне, для любительского спектакля. И его взрослые дети были заняты собственными жизнями. Это он полагал естественным и неудивительным. Удивительно было то, что все эти жизни, жизни его сыновей и дочери, казались завершенными, предсказуемыми что ли. Даже происходящие в их жизни перемены он мог предвидеть, или же ему рассказали о них — Ноэль находилась на грани развода со вторым мужем, — но все эти изменения его не интересовали. Он не говорил об этом с Деборой и даже себе не признавался, но так оно и было. И вот теперь Сонье. Сонье, которая ему действительно нравилась, к которой он относился бережно, в каком-то смысле обращаясь с ней словно с частью некой мистерии, — Сонье превратилась в болтливую старуху с непостижимым сдвигом в мозгах.

А ведь у него была причина повидать ее, к которой они так и не приблизились из-за этих причитаний по Коттару.

— Будем откровенны, — сказал он, — не очень-то благоразумно так себя вести, если откровенно.

— Погоня за химерами, — охотно согласилась Сонье.

— Существует вероятность, что он уже умер, так или иначе.

— Верно.

— Или мог уехать куда угодно и жить где угодно, если ваша теория верна.

— Точно.

— Значит, единственная надежда — что он умер на самом деле, и тогда ваша теория ошибочна, и вы получите тому подтверждение и не продвинетесь ни на шаг.

— О, я думаю, что продвинусь.

— Но вы же можете точно так же оставаться здесь и написать несколько писем.

Сонье сказала, что она не может согласиться. Сказала, что нельзя обращаться в официальные органы в делах такого рода.

— Нужно стать своей на улицах.

На улицах Джакарты для начала, вот что она имела в виду. В местах таких, как Джакарта, люди не живут за замкнутыми дверьми. Люди живут на улицах, и все про них известно. Знают владельцы лавок, всегда есть кто-то, знающий кого-то еще, и так далее. Она будет задавать вопросы, и пройдет слух, что она здесь. Такой человек, как Коттар, не может пропасть бесследно. Даже если прошло столько времени, должна остаться память. Информация любого сорта. Может, и дорогостоящая, и не все будет правдой. И все равно.

Кент хотел спросить, как она планирует достать денег. Не получила ли она что-то в наследство от родителей? Он вроде помнил, что они порвали с ней, когда она вышла замуж. Видимо, она думала, что ей отвалится жирный кусок за этот дом. Времени на это уйдет немало, но, может, она и права.

Но даже если это так, она не сможет отмахнуться от всего за пару месяцев. Но слух пройдет, это точно.

— В тех городах многое изменилось, — все, что он мог сказать.

— Не то чтобы я пренебрегаю обычными каналами, — сказала она. — Я пойду везде. Посольства, регистрация смерти, истории болезни, если там такое есть. На самом деле я уже написала письма. Но в ответ одни отписки. Надо появиться там во плоти. Там надо быть. Быть там. Ходить кругами, и всех раздражать, и находить слабые места, и быть готовым сунуть в руку, если необходимо. У меня нет ни малейших иллюзий, что это будет легко. Например, я знаю о тамошней изнуряющей жаре. И кажется, там нет ни одного приличного места, во всей Джакарте. Там болота и низины везде. Я же не дура. Я сделаю прививки и приму все предосторожности. Возьму все витамины, и потом, Джакарту основали голландцы, там должен быть джин. Голландская Вест-Индия. Это не очень старый город, вы же знаете. Построен где-то в тысяча шестисотых, я думаю. Одну минутку. У меня много… я покажу вам… где же они…

Она поставила стакан, который уже был пуст какое-то время, быстро встала и, сделав несколько шагов, споткнулась о порванную подстилку и накренилась, но устояла, ухватившись за дверь.

— Надо бы избавиться от этих старых ковриков, — сказала Сонье и помчалась в дом.

Он слышал, как она сражается с неуступчивыми ящиками комода, потом звук упавшей кучи бумаг, и она при этом продолжала с ним говорить полубезумным убедительным тоном — люди отчаявшиеся пытаются привлечь ваше внимание. Кент не мог разобрать, что она говорила — или пыталась сказать. Он воспользовался возможностью принять лекарство — последние полчаса он только об этом и думал. Это была пилюлька, которую можно было проглотить без жидкости — его стакан тоже был пуст. И он мог бы, возможно, положить ее в рот так, что Сонье ничего бы и не заметила. Но что-то вроде застенчивости или суеверия останавливало его. Он сопротивлялся постоянным заботам Деборы, хранящей его здоровье, и дети его должны были знать это, но, казалось, существовал некий запрет на подобную откровенность с ровесниками Кента.