Любопытство наказуемо - [76]

– Ну, что вы думаете? – спросил я у Морриса.

– Голова разбита, – мрачно заметил Моррис.

Повреждение черепа было особенно заметно рядом с остальными костями, почти нетронутыми. Правда, один позвонок треснул, но Каллоу признался, что нечаянно задел его лопатой, когда выкапывал из земли. Зато череп был разбит в лепешку.

– Могли это сделать две собаки, которые дрались из-за добычи? – спросил я. – Что скажете?

Гринуэй и Каллоу переглянулись. Каллоу откашлялся и заметил, что у терьеров мощные челюсти.

– Сами они мелкие, но уж если вцепятся, то не отпустят, сэр.

Гринуэй что-то буркнул в знак согласия.

Мальчишка, сидевший на полу, заметил: маленькой собаке трудновато нанести такой ущерб.

Гринуэй ловко пнул своего помощника:

– А ты помолчи, Джо Прентис, и не забывайся. Ты ничего не знаешь.

Я обратился к Гринуэю:

– Когда вы увидели, что собаки дерутся из-за дохлого кота, держал ли один из псов в зубах его голову?

– Да не помню я, – смутился Гринуэй. – Может, и держал. Они драли кота на части.

– Но кот уже был дохлый?

– Да, сэр, дохлый. Обвис и молчал. Так что я бы его все равно не спас.

– Что ж, хорошо, – сказал я. – У меня все. Спасибо вам еще раз, Каллоу.

– И что мне теперь с ним делать? – спросил садовник.

– Заройте его снова, – велел я. – И никому ни слова, понятно?

Садовник и конюх переглянулись; Гринуэй пожал плечами.

– Вам виднее, – буркнул Каллоу.

Я нагнулся и крикнул мальчику, сидевшему в темном углу:

– Ты понял, Джо?

– Да, сэр, я никому не скажу! – раздался ответ на уровне моих колен.

– Он никому не скажет, – проворчал Гринуэй. – Или будет иметь дело со мной, понял, Джо?

– Понял, мистер Гринуэй!

Мы с Моррисом вышли из сарая; когда мы оказались вне пределов слышимости, я спросил:

– Что вы обо всем этом думаете?

– Кто-то разбил коту голову тяжелым предметом, – тут же ответил Моррис. – Такое мое мнение. Например, лопатой, если плашмя, или кирпичом… или даже большим камнем. Убил и продолжал бить в приступе ярости или безумия. А потом собаки нашли труп и стали с ним играть. Но, по-моему, когда они его нашли, кот уже издох.

– Кто-то из здешних обитателей очень вспыльчив, – заметил я.

Моррис задал вопрос, который давно вертелся у меня в голове:

– Сэр, могла ли миссис Крейвен поступить так со своим любимцем?

– Могла, – ответил я. – Но зачем? Пойдем дальше. Мог ли человек разумный убить бродячего крысолова, который ни для кого не представлял важности, причем ножом, взятым из этого дома?

– А может, его убил человек неразумный, сэр? – спросил Моррис, покосившись на меня.

– Вы имеете в виду Люси Крейвен?

– Знаете, мне она не показалась вполне разумной. Ведь она до сих пор настаивает, что, мол, ее ребенок не умер, хотя доктор Бертон подтвердил смерть и подписал свидетельство. Я не говорю, что Бертон – лучший врач на земле, но уж отличить мертвого младенца от живого он наверняка способен. Хотя жаль, что он не осмотрел младенца повнимательнее.

Последовало долгое и неловкое молчание; ни один из нас не хотел произносить вслух обвинение, которое вертелось невысказанное в наших головах. Наконец, Моррис заговорил снова:

– Помню, сэр, когда я был совсем молодым констеблем… Не прослужил в полиции и года… Тогда мы еще ходили в синих сюртуках и цилиндрах; тогда форма была такая, а не новомодные дурацкие шлемы. Так вот, я обходил свой участок, как вдруг из одного дома выбежала женщина и закричала, что ее соседка убила своего ребенка. Я пошел разбираться и увидел, что на лестнице сидит молодая женщина вне себя, рыдает и рвет на себе платье. Мы спустились в подвал. Там лежал мертвый младенец, месяцев двух или трех от роду, не старше. Женщина, которая привела меня, сказала, что мать, которая сидит на лестнице, нарочно задушила младенца. Видели, как она нагнулась над колыбелью с подушкой в руках. Еще одна соседка выхватила у нее ребенка и попробовала его оживить, но было поздно… Все соседи подтвердили, как было дело, и только мать была не в состоянии говорить, так как у нее помутился рассудок. Врачи объявили, что она так и не оправилась после родов. Роды у нее проходили очень трудно, с осложнениями. Она сама чуть не умерла, подхватила лихорадку, так и не поправилась и с тех пор вела себя странно. Два или три раза у нее отнимали ребенка, которого она пыталась убить, хотя в спокойные минуты казалось, что она его очень любит. Так как ребенку не исполнилось и года, сэр, ту женщину обвинили в убийстве младенца. Но ее посадили не в тюрьму, а в сумасшедший дом, где она, насколько мне известно, сидит до сих пор, хотя прошло уже двадцать лет.

Я невольно вздрогнул:

– И вы думаете, сержант, что юная миссис Крейвен могла задушить младенца или причинить ему вред каким-либо иным способом? Что врач, сиделка и члены семьи сговорились, чтобы это скрыть? Что священника, который вел заупокойную службу, ввели в заблуждение? Ну а разум матери отказался признать тот ужас, который она сотворила, и она убедила себя, что ее ребенок еще жив?

– Нет, сэр, я только хочу сказать, что такое время от времени случается, а закон, в мудрости своей, все это учитывает.

Я решительно покачал головой:

– Тогда непонятно, почему она набросилась на крысолова. Нет-нет, Моррис, я не верю, что она убийца. Мы пытаемся сложить вместе кусочки головоломки, но нам недостает самого важного. Когда мы его получим, то увидим, что все сходится. – Я глубоко вздохнул. Меня переполняла досада. – Но я пока не знаю, как его найти.