Любивший Мату Хари - [86]

   — Просто расскажи мне о нём, Ники.

   — Он не сильно изменился.

   — Он нашёл себе жену?

   — Нет.

   — А любовницу?

   — Нет, не думаю.

   — Возлюбленную?

   — Нет.

   — Тогда он всё ещё ненавидит меня за то, что я его бросила, да?

   — Наверное.

Грей закурил сигарету. Маргарета уставилась в потолок. Голоса в переходе стихли, но гудение турбин казалось громче.

   — А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло в том сражении, — попросила она.

Ему на самом деле чудилось, что он краем глаза видит, как её груди подрагивают в такт биению сердца.

   — В каком сражении?

   — Ты знаешь. В том, на Сомме.

Он помедлил с ответом, потом сказал коротко:

   — В основном это были пулемёты.

   — Сколько убитых?

Он покачал головой, вновь глядя на её груди. Он никогда не видел женщин с сосками, такими, как её.

   — Точно не знаю.

   — Десять тысяч?

   — Больше.

   — Двадцать?

   — Говорят, около шестидесяти.

Он услышал, как она что-то прошептала. И произнесла уже громче:

   — Шестьдесят тысяч за один день?

   — Да.

Она натянула простыню на плечи и повернулась на бок, спиной к нему.

   — Шестьдесят тысяч за один день?

   — Маргарета.

   — И теперь они пытаются переложить вину на меня? Я предупредила гуннов?

   — Не совсем так.

   — Да, так и есть. Шестьдесят тысяч солдат убили за один день, и всё это по моей вине.

   — Маргарета, я не верю, чтобы кто-то серьёзно...

   — О, но ты сам сказал мне, что они были серьёзны. И я уверена, Чарльз Данбар серьёзен. Он очень серьёзен, и, более того, он очень доволен, что наконец нашёл нечто, из-за чего можно быть серьёзным.

Той ночью разразился шторм, налетевшая чёрная буря, яростно раскачивавшая корабль, принесла новые воспоминания о войне. К утру половина пассажиров, измученная морской болезнью, не могла покидать каюты, и в переходах происходило множество гадких инцидентов. Грей проснулся к наскоро организованному завтраку, состоявшему из кофе и дыни. Позднее он разыскал Зелле в каюте для отдыха, она втиснулась в кресло с собранием индонезийских басен.

   — Я не представляла, что корабль таких размеров может так качать, — сказала она.

   — По крайней мере, ты не больна.

Канделябры покачивались над покрытыми пятнами скатертями.

   — А как ты? — спросила она. — Я слышала, как ты бродил вокруг, словно ночная кошка. Ты, наверное, спал не больше часа.

   — Я читал твою книгу. Кто такая Дурга?

Появился стюард, какое-то время собирался с силами, затем, пошатываясь, отправился по коридору.

   — Это просто древний миф, Ники. Дурга — жена Шивы.

   — И, как я понял, не из особенно приятных.

   — Она пила кровь и ела плоть. — Маргарета произнесла это лишь с намёком на улыбку. — Я думаю, она могла бы стать отличным ангелом-хранителем.

   — Маргарета, тебе не о чем беспокоиться. У Данбара нет настоящих доказательств против тебя...

   — А ему нужны доказательства? Со всеми этими глупыми слухами! — Её взгляд не отрывался от качающихся канделябров. — Знаешь, я ощущаю его присутствие. Вот почему я могу сказать, что это кончится плохо... потому что я с каждым днём всё больше и больше ощущаю его присутствие.

   — Маргарета, послушай меня.

   — Ты думаешь, я шучу? Нет, это правда. Я ощущаю её рядом с собой — Дургу. Мы, восточные люди, люди духовности, ты этого не знаешь? В любом случае ничто не может быть таким, как было прежде. Война помогает это увидеть. Взгляни на себя... ты совсем не тот, что раньше. Ты тощий и угрюмый. Скажи мне, Ники, ты убил много людей?

   — Пошли, поднимемся на палубу.

   — Ты многих убил, так ведь? Ты убивал людей десятками. И теперь ты призрак, ты один из живых призраков, о которых я слышала. — И она сжала его руку, словно пытаясь опровергнуть сказанное, найти нечто осязаемое в нём... и в своей жизни.

Туман уступил место лёгкой дымке, укрывшей штиль на море. Утро переплавлялось в день, ночи же были очень черны. Едва чувствовалось течение времени.

   — Как бы тебе хотелось путешествовать, когда мы достигнем Испании? — спросил он её. — Я мог бы возить тебя по местам, лежащим в стороне, которые мало кто посещает.

Это был третий день их плавания. Грей вернулся из корабельной библиотеки со старым путеводителем по Испании. Кроме того, он нашёл карту провинций и бутылку шерри.

   — Мы можем поехать на южный берег, — произнёс он, — клянусь, ты никогда не была на южном берегу.

Казалось, она хочет улыбнуться, но улыбка не получалась.

   — Нет, никогда.

   — Или в Сеговию. Мы можем поехать в Сеговию и поглядеть на крепости.

Она поднялась с кресла, пересекла комнату и встала на колени у его кровати:

   — Что ты пытаешься сказать мне, Ники?

   — Они хотят, чтобы я доставил тебя в Мадрид. Я говорил тебе... Это центр шпионских устремлений Германии, и они хотят, чтобы ты была там.

Она вздохнула, ссутулилась, опираясь на локти.

   — Я презираю это, Ники. По-настоящему презираю.

   — Тогда позволь мне увезти тебя от этого. Мы поедем на побережье и просидим месяц на скамейке. Я знаю места, где они никогда не найдут нас.

Она соскользнула с кровати и подошла к иллюминатору.

   — Слишком поздно. Не видишь разве? Коли тебя обвинили в таком, подозрение никогда не оставит тебя. Люди всегда будут перешёптываться за твоей спиной, двери всегда будут захлопываться перед тобой. С таким же успехом можно удалиться в монастырь. И стать монашкой. — Сказав последнее, она вздрогнула и затрепетала.