Любивший Мату Хари - [43]
Он улыбнулся, помахав газетой:
— Не слишком сложно.
— А что ты делаешь здесь?
— Как получится. Хотя в настоящий момент у меня перерыв между занятиями, и я надеюсь поговорить.
Газоны внизу были белыми от росы. Полумесяц тоже был белым.
— Мне недоставало тебя, — внезапно сказал он.
Она отвела взгляд, слегка улыбнувшись:
— Я уверена.
Он провёл костяшками пальцев по её щеке, затем пальцем по яремной вене:
— Видишь ли, Париж для меня невозможное место. Кроме того, говорили, что ты кого-то нашла. Биржевого маклера.
Она вновь улыбнулась, обрывая свисающий пальмовый лист:
— Да, биржевого маклера. Чрезвычайно деликатного биржевого маклера.
— А сейчас?
— А сейчас я изучаю альтернативы.
— Какого рода?
— Под стать мне.
Среди листьев прятались птицы, и кот неподвижно сидел на стене. Если посмотреть, то и Шпанглер был похож на гладкого уличного кота.
Она пропустила его волосы сквозь пальцы:
— Это другое дело.
— Тебе не нравится?
Она пожала плечами:
— А где твой мундир?
— Замечательный вопрос.
Она взяла его руку, чтобы рассмотреть шрам, бледный кружок между большим и указательным пальцами:
— А как получил это?
— Открывал бутылку с шампанским.
— Для женщины?
— Для жены генерала.
— Тогда где твоя медаль?
— Это не сочли настоящей опасностью. Пообедай сегодня со мной.
Она покачала головой:
— Меня уже пригласили на сегодняшний вечер.
— Мужчина?
— Может быть.
— Избавься от него.
Они замолчали, пока его глаза продолжали исследование. Затем внезапно возвращаясь к сути:
— Маргарета, мне бы хотелось увидеть тебя сегодня вечером. Очень бы хотелось.
Она хотела отодвинуться, но его глаза притягивали её.
— Я сказала тебе, не сегодня...
— Сегодня. — И он поцеловал её. И снова обхватил её за талию, сдавливая грудь через кринолин.
По досье Данбара, Зелле не догадывалась о существовании групп наблюдения, а если Шпанглер знал о них, то не стал бы обсуждать это с нею. Вновь — ошибка... Данбар был, кроме прочего, любовником, и жертвой, и новичком в секретной жизни...
Середина ночи, они лежали вместе уже долго. Чуть раньше поднявшийся ветер взбудоражил её, встревожил шелестом пальм. Воздействие на неё Шпанглера всегда было тоже будоражащим, неконтролируемым, и это было частью очарования.
— Я хочу пить, — сказала она ему.
В ведре со льдом стояло выдохшееся шампанское, на журнальном столике — вермут. В вазе лежали нетронутые шары дынь и нитка жемчуга, которую он подарил ей в тот день.
Вода из-под крана имела слабый привкус стали. Она поставила стакан и пошла к окну. Тени на стене приняли её очертания.
— Ты чего-нибудь хочешь?
Он покачал головой, протягивая руку:
— Только тебя.
Она улыбнулась и двинулась дальше к окну. Его тень на противоположной стене слегка напоминала птичью — журавль или ястреб? Кончик его сигареты вполне мог бы быть горящим глазом. Но её внимание привлекла фигура на площади внизу... юноша или худощавый мужчина в чёрном.
— Ты знаешь, что там кто-то наблюдает?
Он погасил сигарету, затем прикурил новую:
— Значит, ты заметила.
— Кто он?
— Трудно сказать.
— Чего он хочет?
— Меня.
Она опустила занавеску и посмотрела на него:
— У тебя неприятности?
Он поднялся с кровати и подошёл к ней:
— Не совсем.
— Тогда почему они следят за тобой?
Он бросил сигарету в стакан с водой, затем скользнул рукой под её халат, пальцем обводя вокруг соска.
— Потому что это игра.
Она ухитрилась увернуться от него, пересекла комнату и встала на колени на диване. Она почувствовала, что он смотрит на её бёдра, на её затвердевший под тканью халата сосок. Она покачала головой, прижав диванную подушку к груди.
— Мне не нравится это, Руди. Это пугает меня.
Он улыбнулся своей сдержанной улыбкой:
— Не бойся. Они следят за нами, мы следим за ними... игра.
— Кто посылает их?
— Трудно сказать.
— Они англичане?
— Возможно.
— Французы?
— Я думаю, более вероятно, что англичане.
— Тогда это политическое дело, да?
— Да, ты можешь считать, политическое.
— Что ж, мне это не нравится. Не нравится.
Он опять подошёл к ней, но только чтобы взять её за руку, откинуть выбившийся локон от её глаз. А она подумала: я считаю это своей слабостью, как бы болезнью, и ничего никогда не изменит этого...
— Маргарета, я хочу, чтобы ты выслушала меня очень внимательно. — Как будто его голос всегда не гипнотизировал её. — Они ничего не сделают с тобой, ничего не сделают с нами. Они просто играют в детские игры. Ты понимаешь? Они просто действуют, исходя из своих фантазий.
Словно дети не играют в убийства, словно фантазии не требуют осуществления.
После полуночи он вывел её вновь на улицы — сонные улицы, наполненные запахом вспучившейся краски и перекрученного железа. Она не видела мужчин, наблюдавших из дверных проёмов и окон.
Отчёт Данбара с его зловещими разделами не содержал никаких слов об искренней любви, о его привязанности или её нуждах. Данбар, кроме всего прочего, не то что сообщить, но и не смог бы перенести этого.
Шпанглер подождал ещё неделю, затем предложил ей вернуться с ним в Берлин, сказав так, словно эта идея только что пришла ему в голову: «Поживи со мной в Германии, по крайней мере до лета».
Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.