Любить не просто - [88]
— Что он мог бы… если бы хотел… А впрочем, ничего не надо передавать.
— Да, ты гордая, — засмеялся Яков Ефимович. — Он, кажется, тоже…
— Теперь это все равно.
— Зорянка, врешь ведь!
— Может, и вру.
— А кому, себе?
— Может, и себе… все равно… До свидания! — Она со стуком закрыла дверь, не хотела, чтобы видели ее слезы.
На улице стало легче. Медленно брела вдоль тенистой аллеи, сбегавшей вниз. Один за другим вспыхивали огни на улицах, в окнах Домов…
Черная «Волга» остановилась у обочины, водитель в темных очках и светлом берете, не снимая правой руки с баранки, приоткрыл дверцу.
— Зоряна, куда подвезти вас на этот раз — к общежитию или к гостинице «Метро»?
— Андрей… — прошептала она, чувствуя, как дрогнуло сердце.
— Садись, Зорька, я за тобой. Поедем к нам. Мама давно хочет познакомиться с тобой. Я ведь уже обещал однажды привезти тебя, да не застал дома.
— Так это ты был недавно? Соседка мне говорила: такой представительный… Походил вокруг дома… А я укатила в командировку.
— Да, это я искал тебя.
В ее глазах огни улицы расплылись острыми лучами, как будто звезды разбились на мелкие золотистые осколки…
— Ты плачешь, Зоряна?..
— Нет, я так… рада!.. Я тебя так ждала!..
— Вот мы и встретились. Ну, так поехали к нам?
— Постой… Дай опомниться.
— Тогда начнем сначала. Когда-то я приглашал тебя за город…
— Но в тот раз у тебя не было машины, — овладев собой, пошутила она, — Ты что, выдвинулся?
— Как видишь, — в тон ей ответил он. — Довоевался до того, что самого сделали редактором…
…От костра пахло дымком. Потрескивали сухие сучья, багрово сверкали, раздуваемые ветром. Вспыхивая, огонь выхватывал с одной стороны лесную посадку, с другой — стену пшеничного поля. Колос уже наливался упругостью — предвещал богатый урожай.
Зоряна отошла от костра в степь. Решила нарвать наугад полевых цветов. Каким получится этот ночной букет?
Возвращалась с цветами и думала: «Знает ли Андрей, какой он? Хотела бы сказать ему: «Твои глаза видят все, ты все понимаешь, все можешь. До всего тебе есть дело, ибо все вокруг — твое. Руки у тебя — большие, сильные, твоя широкая грудь — крепкая, стойкая. Ты — жадный. Тебе много нужно — простора, добра, любви… Ты хочешь весь мир охватить, всех наделить теплом. Ты знаешь вкус добра и оттого умеешь ненавидеть и бороться… Я люблю тебя таким!»
Зоряна приблизилась к Андрею.
— Светает, — молвила тихо.
Он взял ее за руки:
— Здравствуй…
— Видишь, небо, кажется, проясняется…
Он привлек ее к себе, поцеловал.
Шли, прижавшись друг к другу. Роса холодила ноги. И казалось, что, кроме них, больше никого нет на свете. Только небо, тишина, степь. И они вдвоем.
— Куда мы идем? — спросила она, хотя ей было все равно куда идти. Только бы чувствовать тепло его руки.
— Вон к той золотистой полоске над землей, Зоряна. Там начинается рассвет.
Авторизованный перевод Б. Турганова.
РАССКАЗЫ
Авторизованный перевод Б. Турганова.
МАРТ — МЕСЯЦ ПЕРЕМЕН
Лучше всего бывает осенью. Когда с расшатанного неба на дома и улицы городка стремглав валятся холодные ветры, когда они пронизывают и очищают все закоулки, распинают деревья, подхватывают с земли охапки сухой листвы и несут, несут неведомо куда… Прохожие не задерживаются на улицах, не присматриваются друг к другу — плотнее завернувшись в плащи или пальто, прячут в воротники лица и спешат проскользнуть в дом…
В такие дни София медленно выходит из своего почтового отделения, медленно идет по тротуару. Подставляет лицо ветру, расстегивает плащ — тугой ветер окатывает тело, щекочет прядями волос за ушами. И словно бы что-то гаснет в ней. Словно бы этот холодный ветер выдувает из ее души нестерпимую жажду, мучительную тревогу, которая рождалась в ней весной и бунтовала все лето.
В нагих силуэтах почернелых деревьев звучит просветленная печаль. Когда ветер слабеет, стоят они притихшие и смотрят в ясное небо осени с детским доверием и тихой невинностью. От этого Софии становится как-то легко. Чувствует, что она не одна в своей печали, что одиночества, в сущности, не существует…
Тогда она возвращается домой. Уверенно подходит к своему парадному. Не боится, что к подъезду нужно пройти сквозь два ряда скамеек у самого входа, где по целым дням, точно на вахте, восседают соседки: пенсионерки, которые год за годом — в будни и в праздник, в мороз и зной — не покидают своих постов; старые бабки, дворничихи, весь свой бесконечный досуг убивающие здесь, на скамейках у дома… Этот женский клуб благосклонно встречает всех, кто возвращается с работы, провожает тех, кто уходит в вечернюю смену, или в школу, или в кино. Здесь все известно: кто из соседей куда пошел и когда возвратился; к кому нынче придут гости и чем их будут угощать — ведь еще днем на весь коридор пахло холодцом, а к вечеру понесли из гастронома торт и шампанское; известно, кто какую обновку справил и к лицу ли она. И конечно же, так же было известно все, что касалось Софии, хотя она ни разу не останавливалась и не заговаривала с этими женщинами. Ограничиваясь приветствием, торопливо пробегала, стараясь поскорее миновать нацеленные на нее взгляды. Но это не спасало. Она знала это. Оттого боялась подходить к парадной двери, предпочитала долго кружить возле дома, вплоть до сумерек, чтобы затем прошмыгнуть сквозь ряды назойливых, любопытных глаз.
