Любить не просто - [86]

— Не надо оправдываться. Может, я и сделала первый шаг оттого, что ты хотел этого…

— А чего же ты хотела, Зоряна?.. Я знаю! Ты хотела какой-то особенной любви.

Зоряна рассмеялась:

— Я лично хотела только искренности.

— Неужели ты думаешь, что я тебя обманывал?

— Я думаю, скорее всего обманывался ты сам. И боялась, что ты это поймешь, да уже будет поздно. Но теперь что-то во мне умерло.

— Слушай, Зоряна, если у тебя осталась хоть капля тепла ко мне, поедем сейчас куда-нибудь прогуляемся. Я с машиной. Ты помнишь наши березы? — Антон коснулся ее плеча, точно хотел обнять, но тут же отнял руку.

Она внимательно разглядывала его, будто видела впервые: неужели он всегда был таким ненатуральным! Неужели всегда бросал вот такие цепкие взгляды в сторону, на встречных прохожих, женщин, не переставая говорить с нею? И эти жесты, рассчитанные на эффект, — может прикосновением показать, что он все помнит, и тут же отойти, отстраниться, сделать вид, что это лишь невинный дружеский жест…

— Я не могу, друг мой. Я должна дождаться…

— Кого?

— Одного человека. Я должна с ним поговорить.

— Ты… у тебя есть кто-то? Скажи честно, ты влюбилась?

— Что ты, Антон. Я не умею влюбляться — ты это знаешь. Я люблю. Но признаюсь, страшно боюсь новой ошибки. Ты понимаешь, о чем я…

— Ты меня дразнишь! Брось! Я ничего не хочу слышать. — Он говорил отчасти вкрадчиво, отчасти капризно, как ребенок, который не верит, что ему в чем-то отказывают.

— Я думала, тебе приятно услышать такое.

— А я не знал, что ты можешь быть такой жестокой.

— Я жестока.

— Но я ведь к тебе со всей душой, как к другу. Надеялся…

— Спасибо за надежду, Антон. Но на этот раз оставляю тебя наедине с твоими надеждами.

Гутный хотел что-то сказать и не находил слов. Поспешно пожал ей руку, зашагал к машине. Зоряна, однако, не была рада этой маленькой мести.

Она долго ходила по улицам поселка и не заметила, как надвинулась тяжелая сизая туча, как качнулись кроны деревьев. Быстро темнело. Набегала гроза. Над зелеными массивами лесов раскололось небо, метнулись мечи молний — и оглушительные удары грома сотрясли землю. Зоряна закрыла ставни окон, заперла за собой двери. И все же ей казалось, будто кто-то ходит по комнатам. Свет не зажигался. Наверно, повреждена линия. Искала спички, чтобы зажечь свечу, — в темноте не нашла. Легла на тахту, укрылась покрывалом и вслушивалась в раскаты грома. Вот сейчас она сосредоточит мысль и пошлет через пространства свое заклинание, мольбу.

— Приезжай! Мне одной так страшно… Приезжай!

Молнии вспыхивали одна за другой и через щели в ставнях врывались в комнату. На мгновение становилось светло как днем. Испуганно порхали под крышей воробьи, не могли заснуть, обеспокоенные яркими всполохами грозы. Тревожно попискивали при каждой ослепительно белой вспышке, трепетали крыльями.

Когда над городом утихла гроза, Андрей вышел из дому. Ночь таяла в сером, наполненном влагой небе, расплывалась на востоке широкой светлой полосой, а на севере еще слабо полыхали зарницы. Умытый, освеженный грозой город дышал чистотой.

И Андрею казалось, что и он причастился великому очищению грозой. Исчезли мучившие его обиды. Он как бы издалека окидывал взглядом недавнее прошлое.

Вчера вечером мать бросилась к нему навстречу:

— Она не назвала себя. Так и сказала: хочет слышать твой голос. И все.

Да, конечно, Зоряна! Теплая волна коснулась сердца. Он улыбнулся, вспомнив давнюю встречу с Зоряной — как она поначалу растерялась, увидев его! Изо всех сил скрывала радость, которая вспыхнула в ней и зарумянила щеки… Конечно же она ждет его. Ведь обещал приехать. Не хорошо, Андрей… Хотя бы радостью поделился — ведь «Дожди» будут возобновлены.

— Мама, это Зоряна звонила из Подольска…

И вот — это чистое утро. Розовый рассвет сияет над крышами, а внизу еще таятся тени ночи. Прошелестел троллейбус. За углом промелькнуло такси. И уже время от времени пролетали умытой дорогой машины. По временам на тротуарах звонко отдавались шаги — начинался трудовой день.

Андрей свернул на тополевую аллею, она вывела его к вокзалу. Любовался покрытыми росой клумбами петуний и сальвий. Солнце еще не разбудило макушки деревьев, подсвечивало белые облачка, мирно проплывавшие в вышине.

Вокзал жил напряженным движением, говором. Все куда-то спешили… И вдруг взгляд Андрея привлекла знакомая фигура мужчины, сгорбившегося на скамейке возле клумбы с петуниями. Еще не веря себе, понял: Безбородько. Подняв воротник плаща, Валентин прятал в нем подбородок. Ботинки в грязи, в глине, мокрые волосы слиплись.

— Ты? Валентин… Валька, что с тобой?

Тяжелые веки Валентина разлепились, и в мутных глазах мелькнули не то испуг, не то отчаяние. Андрей почувствовал запах перегара.

— Ты болен? Помочь?

Батура сел рядом на скамейку. Понял — у Валентина беда. Не мог оставить так прежнего товарища. Кто знает, какие мысли бродят сейчас в его ошалевшей голове? А недалеко виадук, рельсы, тяжелые поезда… Обиды на Безбородько не было. Какой это враг? Больной, опустившийся, уничтоженный человек. Хотя этот же человек недавно хотел затоптать его, Андрея. И не столько в угоду кому-то, как для самоутверждения. Но в жизни действует могучий закон бумеранга — причиненное тобою зло возвращается и ударяет по тебе же…